Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи

Они никогда не говорили о судьбах России, никогда не волновало их то, что мучило старых революционеров, за что люди шли на смерть. Жизнь шла мимо них. И часто какое-нибудь важное событие – забастовка большого завода, какой-нибудь крупный бунт – заставало их врасплох и поражало неожиданностью. <…>

Но жизнь их мало интересовала. Они были по уши погружены в съезды, кооптации и резолюции [Тэффи 2004: 247].

Ленин вернулся из ссылки в ноябре, и к нему у Тэффи тоже развилась антипатия. На ее взгляд, он обладал ничем не примечательной внешностью: «Ничто в нем не обещало диктатора. Ничто не выражало душевного горения. Говорил, распоряжался точно службу служил, и казалось, будто ему и самому скучно, да ничего не поделаешь». Он держался «просто, без всякой позы», но к людям относился всего лишь как к вещам:

Всякий был хорош, поскольку нужен делу. А не нужен – к черту. А если вреден или даже просто неудобен, то такого можно и придушить. И все это очень спокойно, беззлобно и разумно. Можно сказать, даже добродушно. Он, кажется, и на себя смотрел тоже не как на человека, а как на слугу своей идеи. Эти одержимые маньяки очень страшны [Тэффи 2004: 260–261].

Как только Ленин получил над ней контроль, «Новая жизнь» все больше стала заполняться партийными делами, и вскоре из-за одной подстрекательской статьи Ленина Минский был вынужден бежать за границу. Затем вся литературная секция ушла в отставку, и «Новая жизнь» превратилась в орган партии. 3 декабря 1905 года полиция закрыла газету после публикации ее 28-го выпуска.

К концу 1905 года царское правительство начало восстанавливать контроль над ситуацией, однако беспорядки продолжались еще в течение полутора лет [Zelnik 1997: 218]. Оппозиция в прессе также сохранялась, и после завершения сотрудничества с «Новой жизнью» Тэффи продолжила печататься в различных сатирических журналах. Один текст, опубликованный в 1906 году, указывает на то, что, несмотря на постигшее ее разочарование в большевиках, ее вера в кровавую революцию не угасла. Она описывает старую львицу, растерзанную гиенами, намеревающимися пожрать и ее детенышей. Но они ждут напрасно, потому что львята пока «растут, крепнут, обращаются в могучих, сильных, непобедимых львов. <…> Они придут»[123].

Антиправительственная сатира продолжала появляться до 1908 года, однако становилась менее едкой, отчасти из-за наложенных властями более суровых ограничений, но, несомненно, также и из-за угасания революционного запала. В стихотворениях и прозаических очерках, опубликованных Тэффи в периодических изданиях в 1907–1908 годах, она выступает скорее в поддержку реформ, чем революции, и все больше и больше возвращается к темам литературного и социального характера[124]. Так, стихотворение «Евреи и русская литература»[125] стало ответом на полемическую статью с таким же названием, опубликованную Чуковским, в которой тот утверждал, что евреи не могут в полной мере понять русскую литературу из-за своих нерусских корней [Чуковский 2001–2009, 7: 315–322][126]. Тэффи обращает аргумент Чуковского против него самого, задавая вопрос: «Где же корни у Корнея?» Далее она задает длинный ряд риторических вопросов, которые, следуя логике Чуковского, ставят под сомнение его собственную способность разбираться не только в русской, но и в мировой литературе: сражался ли он против Аттилы? Ел ли манну с Моисеем? Забирался ли он в ванну к Марату? Под конец она заявляет, что каждый в состоянии понять литературу других народов, за единственным исключением:

Но Корней какой же расы,
Что никто его не понял?

Тэффи среди модернистов