Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи

Многие ранние юмористические рассказы Тэффи передают ощущение пустоты, скрывающейся под обманчивой поверхностью вещей. Идеалы и чувства тают под ее насмешливым взглядом, оставляя юмористический эквивалент мертвого мира в поэзии. Это в первую очередь относится к ее многочисленным работам, посвященным любви. В «Счастливой любви», одном из характерных произведений такого типа, дается описание любовного свидания с точки зрения и мужчины, и женщины, которые, вслух заявляя о своих чувствах, думают о том, до какой степени они друг другу не нравятся [Тэффи 1997–2000, 5: 59–63][205]. В «Брошечке» изображается не только обманчивая природа любви, но и, в более широком смысле, хрупкость общественных отношений. В этой остроумной, анекдотической истории (Тэффи также адаптировала ее для театра) дешевой броши оказывается достаточно, чтобы разрушить отношения четырех пар: мужа и жены, мужа и любовницы, жены и любовника, а также горничной и приказчика. Тон повествования в целом легкомысленный, но завершается оно на мрачной ноте, когда жена размышляет: «Так хорошо жили, все было шито-крыто, и жизнь была полна. И вот свалилась нам на голову эта окаянная брошка и точно ключом все открыла. <…> И зачем это все? Как все это опять закрыть? Как быть?» [Тэффи 1997–2000, 1: 117][206].

Ответ на этот острый вопрос, как подсказывают рассмотренные выше рассказы, кроется в обмане, часто – в самообмане. В эссе «О дневниках» речь идет о наиболее распространенных среди «человекообразных» Тэффи способах самообмана. Рассказчица отмечает, что мужчина ведет дневник ради потомков, надеясь, что после его смерти кто-нибудь прочтет его и оценит глубину мыслей автора. Женщину грядущие поколения не волнуют; она пишет для какого-нибудь Владимира Петровича или Сергея Николаевича, а посему сосредоточивается исключительно на собственной привлекательной внешности [Тэффи 1997–2000, 5: 258–260][207]. Такие притязания мужчин на мудрость, а женщин – на красоту присущи в рассказах Тэффи многим напыщенным дуракам и кокеткам среднего возраста. О первой категории уже говорилось выше, но и кокетливые матроны встречаются в сочинениях Тэффи на каждом шагу. В «Курортных типах» конфликт между красивой внешностью и неприятной правдой изображается в виде борьбы между корсетом и животом:

– Дура! Дура! Старая баба! – волнуется живот. – Напилась бы горяченького кофейку со сливочками да с крендельками сдобными, да соснула бы на диванчике полчасика. И кого ты корсетом удивишь, – старая рожа, ведь тебе шестой десяток идет. – Подбодрись! Подбодрись, нечего! – подпирал корсет. – Патти в семьдесят лет замуж за барона вышла, Нинон де-Ланкло собственного внука погубила. Успеешь в могиле належаться.

– Во-первых, на что нам Паттин барон, – не сдавался живот, – когда у нас законный Илья Петрович есть? А в могиле, матушка, кофею ни за какие деньги не достанешь [Тэффи 1997–2000, 5: 192][208].

Разрыв между позой и реальностью принимает крайнюю форму в «Демонической женщине» – этот излюбленный декадентами типаж «отличается от женщины обыкновенной прежде всего манерой одеваться. Она носит черный бархатный подрясник, цепочку на лбу, браслет на ноге… и портрет Оскара Уайльда на левой подвязке» [Тэффи 1997–2000, 5: 218][209]. Тэффи подчеркивает позерство, сопоставляя драматические высказывания демонической женщины и простой прозаический перевод ее реплик. Вот как такая особа заявляет о том, что хочет селедки с луком:

– Селедка? Да, да, дайте мне селедки, я хочу есть селедку, я хочу, я хочу. Это лук? Да, да, дайте мне луку, дайте мне много всего, всего, селедки, луку, я хочу есть, я хочу пошлости, скорее… больше… больше, смотрите все… я ем селедку!

В сущности, что случилось?

Просто разыгрался аппетит и потянуло на солененькое!

А какой эффект!

– Вы слышали? Вы слышали?

– Не надо оставлять ее одну сегодня ночью.

– ? [Тэффи 1997–2000, 5: 220].