Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи

Если Тэффи чувствовала, что проникнуть во внутренний мир француза невозможно, то она, как и другие писатели-эмигранты, стремилась хотя бы найти для себя нишу в литературном мире Франции. В конце 1920-х годов увеличивалось число контактов между французскими авторами и русскими писателями-эмигрантами. Особенно амбициозным предприятием стало «Le Studio Franco-Russe», основанное в 1929 году молодым русским писателем Всеволодом Фохтом (французский вариант имени Wsevolod de Vogt, 1895–1941)[465]. Состоялась серия «встреч», главной целью которых было установление более тесных контактов между младшим поколением русских писателей и их французскими собратьями, хотя важное значение придавалось также присутствию на этих встречах представителей старшего поколения «мастеров» (к ним относилась и Тэффи) [Livak, Tasis 2005: 13]. Фохту удалось заручиться поддержкой нескольких французских писателей и издателей и организовать публикацию стенографических отчетов об этих встречах, а также французских переводов произведений их русских участников[466]. Ежемесячные встречи проводились в течение примерно полутора лет, с октября 1929 года по апрель 1931 года, Тэффи регулярно присутствовала на них по ноябрь 1930 года включительно, хотя и не выступала[467]. Несмотря на то что она не проявила активности, в 1929 году в приложении к «Франс э монд» были напечатаны два ее рассказа, «Соловки» и «Маркита»[468]. Издатель заявлял, что ее «замечательные рассказы» будут включены в «Антологию современных русских писателей», которая, по-видимому, так и не вышла[469].

Русско-французские встречи прекратились в апреле 1931 года, когда Фохт неожиданно бросил литературные занятия и отправился в Иерусалим, чтобы уйти в монастырь. Как отмечает Ливак, более существенная причина заключалась в увеличивающемся расколе между теми французскими писателями, которые, подобно создателям студии, искали решение проблем Европы в религии, и теми, кто сосредоточил внимание на советском эксперименте[470]. Поскольку в 1930-е годы последние возобладали, интерес к писателям-эмигрантам с неизбежностью уменьшился. Этому способствовало и в основном негативное отношение эмигрантов к советской литературе и культуре. В качестве примера можно привести высказывания Тэффи о Б. Л. Пастернаке в рецензии на вышедший в 1929 году томик стихов Бунина. Противопоставляя ясность поэзии Бунина туманности стихов Пастернака, она припомнила снисходительный совет И. Г. Эренбурга (1891–1967), советского писателя, в то время жившего и работавшего в Париже: «…нужно вдумываться, вчитываться, чтобы постичь этот талант» – и сравнила «такую тяжелую работу» с трудом «мусорщика», разбирающего «крючком груду тряпья и битой посуды… чтобы выудить… серебряную ложку»[471]. На следующий год Тэффи резко раскритиковала постановку гоголевского «Ревизора», осуществленную ее старым знакомым Мейерхольдом. Она с грустью сделала вывод о том, что этот «режиссер очень талантливый» стал обыкновенным шутом своего «барина-боярина», советского правительства: «И никогда смех шутов не был ни весел, ни радостен»[472].

Маргинализация русских писателей во Франции явилась показателем произошедшей в 1930-е годы общей перемены в ранее гостеприимном отношении французов к иностранцам, вызванной ухудшением экономической и политической обстановки. Для русских ситуация особенно осложнилась в связи с сенсационным похищением в январе 1930 года – очевидно, советскими агентами – генерала А. П. Кутепова (р. 1882), председателя крупнейшей организации эмигрантов-военнослужащих, Русского общевоинского союза (РОВС)[473]. Вслед за этим началась забастовка примерно 6000 парижских таксистов (в основном русских), а за ней последовал митинг, в котором приняли участие около 3000 человек. Бунина записала в дневнике: «С утра ужасное известие:

“Кутепов исчез”. Все думают – большевики». Несколько дней спустя она отметила, что «у Зайцевых боевое настроение. Хотят найти, во что бы то ни стало, Кутепова»[474].

Это случилось через несколько месяцев после обвала на Нью-Йоркской фондовой бирже в октябре 1929 года, но Францию кризис охватывал постепенно, поэтому для литературного мира эмиграции новое десятилетие начиналось так же, как завершилось предыдущее[475]. Проводились обычный бал писателей, бенефисы, заседания «Зеленой лампы» и «Студио франко-рюс» [Мнухин 1995–1997, 2: 47]. Положение мало изменилось к июлю 1930 года, когда из-за нового обострения проблем с почками Тэффи отправилась в Виши. Там она наблюдала наступление высокого сезона – прибывала не только элегантная интернациональная компания («крупные рыбы»), но и «мелочь, питающаяся отбросами крупных»[476]. Вероятно, последние подсказали ей идею начатого вскоре, в августе, «Авантюрного романа», где действие разворачивается в примерно такой же среде – среде «легкомысленных, загадочных девиц с ручными собачками, томных отроков… представительниц лучших модных домов, гадалок, сводней, ростовщиков и отельных воров».