Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи

1928 год начался на жизнерадостной ноте: на ежегодном новогоднем балу писателей играли пьесу Тэффи «Чудовищная мамка и неожиданный конь»[447]. Поставленная Евреиновым и напоминающая легкомысленные и остроумные пьески, которые они вдвоем создавали для «Кривого зеркала», эта «пантомима-балет»

представляет собой пародию на рыцарские романы, полные ложных узнаваний, переодеваний и подмененных младенцев. Для усиления абсурдности действия мужчины исполняли не только бóльшую часть женских ролей, но и роли нечеловеческих персонажей, таких как конь, луна и даже ее отражение[448]. В постановке принимали участие 20 писателей, в том числе Зайцев, Георгий Иванов и Берберова.

В целом для Тэффи конец 1920-х годов оказался периодом относительного спокойствия и стабильности – к сожалению, слишком кратким. К тому времени ее личная жизнь приобрела довольно устойчивый характер. Зайцевы по-прежнему играли в ней первостепенную роль; Тэффи также поддерживала близкие отношения с Буниными, с которыми встречалась и в Париже, и – во время летних поездок на автомобиле Тикстона – в Грассе, где те проводили большую часть года в компании трех молодых писателей, Г. Н. Кузнецовой (1900–1976), у которой был бурный роман с Буниным, Н. Я. Рощина (1896–1956) и Л. Ф. Зурова (1902–1971), к которому Бунина испытывала сильные и прочные материнские чувства. В Париже Тэффи продолжала принимать участие в многочисленных общественных и благотворительных мероприятиях – последние свидетельствовали о том, что эмигрантское сообщество продолжало испытывать большие трудности. В 1928 году она получила возможность усилить поддержку обедневших писателей, став членом правления Союза русских писателей и журналистов – этот пост она занимала в течение многих лет [Мнухин 1995–1997, 1: 412 и далее][449]. Помимо деятельности, направленной на оказание помощи коллегам по литературному и театральному цехам, Тэффи поддерживала благотворительные проекты в пользу других сегментов эмигрантского сообщества. Ее призыв помочь детскому саду предполагает, что ее особенно беспокоила судьба детей эмигрантов:

Держат себя дети свободно и просто… но какая-то странная грусть мелькает иногда в этих нежных прозрачных глазах.

<…> Мне называют их имена. Вот дочь инженера, ее мать служит «фам де менаж». Вот дочь полковника, мать вышивает. Вот сын известного летчика, умершего от рака. Вот крошечный мальчик с бледным вдохновенным личиком… родившийся через месяц после того, как его отца расстреляли[450].

Тэффи также участвовала в сборах средств для инвалидов войны, «кто жертвовал своею жизнью за Россию, кто принял за нее увечья, раны, потерял здоровье, кто теперь – калеки»; для врачей-эмигрантов, которые «не только лечат даром неимущих и даром оперируют, но еще и платят в трудных случаях за них в больницу»[451]. Данное Тэффи описание конкурса «Мисс Россия» 1929 года, на котором она была судьей, изобличает бедность молодых женщин-эмигранток, готовых за жалкий приз подвергнуться такому унижению. Описывая, как французский «специалист» «водит по шее… <…> Потом, обхватив сзади за талию, обтягивает платье, чтобы обрисовалась грудь и талия», проверяет, что на девушке нет бюстгальтера, задирает ей юбку выше колен, даже заглядывает ей в зубы и уши, – Тэффи призывала положить конец «этой бессмысленной и безнравственной ерунде»[452].

Жизнь самой Тэффи достигла определенного уровня стабильности, но она по-прежнему не ощущала прочности своего положения. «Я сейчас в полной писательской депрессии и очень поэтому мрачно смотрю на будущее, – писала она Зайцеву летом 1928 года. – А ставить свое существование в зависимость от того, что… покормит меня П. А. [Тикстон] обедом или не покормит, – очень уж беспокойно». Поэтому она постоянно искала возможность дополнительного заработка и была огорчена, когда в конце сентября 1928 года ее не пригласили на конгресс русских писателей-эмигрантов, спонсируемый правительством Сербии, – особенно потому, что надеялась получить в результате ежемесячную стипендию размером в 1000 франков. В конце концов она все же ухитрилась добыть приглашение, переговорив с организатором конгресса Александром Беличем, которого встретила у Буниных, но в итоге все-таки решила не ехать[453]. Тем не менее ее старания не пропали даром, поскольку ее «Книга Июнь» была включена в перечень изданий, на которые Сербия выделила деньги.