Читаем Смех без причины полностью

Я Володю знаю давно и близко, так что с уверенностью могу сказать, второго такого кадра еще поискать! Еще в студенческие времена мы всем курсом бегом бежали с утра на лекции, зная, что Винокур обязательно сегодня что-нибудь да отмочит! Бесконечные шутки, розыгрыши, анекдоты, и он никогда не повторялся. Володя хорошо учился, и педагоги смотрели сквозь пальцы на этот цирк. Всегда ему прощались самые дикие выходки. Ну и нам заодно.

Мы позволили себе после бурно проведенной ночи, помятые и небритые, заявиться на экзамен. Решили спать не ложиться и пришли сдавать первыми. Предмет – История КПСС. Преподаватель, очень милый человек, увидев нас в таком потрепанном виде, изумился. Володька, недолго думая, объяснил, что, мол, в кино тут снимаемся, про контрабандистов. Вот и заставили нас небритыми ходить, потому что именно такими мы должны выглядеть в кадре.

А Игорь (кивает на меня) пограничника играет, весь фильм меня ловит, а поймать не может. В итоге экзамен сдали. Мне пятерку поставили, а Володьке «четыре». Он расстроился тогда, но быстро объяснил ситуацию по-своему. Вроде как положительному герою, пограничнику, пять баллов, а отрицательному – контрабандисту – четыре.

А когда мы в армии служили, сколько раз Володя старшине звонил и голосами высоких начальников отдавал самые разные распоряжения. То весь личный состав прикажет на плацу построить, то еще что придумает. Сурен Исаакович Баблоев безошибочно определял виноватого, как только старшина с круглыми глазами в очередной раз повторял фразу: «Так вы же сами звонили и распорядились…»

Спустя много лет мы с Володей поддерживаем отношения, хотя и у него забот немало, и у меня. Он руководит Театром пародии, а я воронежским Театром оперы и балета. Так что много у нас с ним общего, а вот времени все меньше и меньше. Однако каждый раз я рад видеть Володю, слышать его густой голос в телефоне, и хочу пожелать ему творческого долголетия и простого человеческого счастья.

Глава 17

Игорь Крутой

Вряд ли Володя помнит нашу с ним первую встречу, потому что был семьдесят девятый год, лето. Я только женился, свадьба была в Питере, и мы приехали с супругой в Ялту в так называемое свадебное путешествие, я работал там вечерами на танцах со своим ансамблем. А днем были предоставлены сами себе, отдыхали. Тогда брат Сони Ротару сделал нам пропуска на пляж «Интуриста».

Это сегодня там нет ничего особенного, а тогда за забором, огораживающим пляж, начиналась совсем другая жизнь, настоящий кусочек Америки. На территории были и рестораны, и бары, и даже сауна. На этом самом пляже отдыхала компания с Анастасией Вертинской и Павлом Слободкиным, маленький Степка Михалков, Спиваков с супругой и Вова Винокур с Левоном Оганезовым. Вот с этими людьми мы и пересеклись практически в бане, в парилке. Познакомились.

Я не подозревал даже, что это перерастет когда-нибудь в тесную дружбу. Кстати, в нашем случае больше дружат наши матери. Они очень поддерживают друг друга, хвалятся своими сыновьями.

Володя совершенно необычное явление, и похоже, что смешное в нем родилось задолго до того, как он сам появился на свет. В самые критические минуты жизни – и я наблюдаю за этим уже тридцать с лишним лет – на автоматизме то чувство юмора, которое в нем есть, оно-то его и вытаскивает. На сцене он больше читает заранее написанные авторами монологи. Пусть с импровизацией всегда, с актерским мастерством, но это все равно не то.

Сцена есть сцена. А вот в жизни смешнее человека я не знаю. Даже в самый трагический момент он шутит. Рассказывали мне, что, когда авария была в Германии и из пяти человек два трупа вытащили из машины, Володя был с переломанными ногами; его вытащили, посадили на дорогу, и вокруг него засуетилась медсестра, которая на нервной почве перепрыгнула через перебитые Володины ноги.

А потом еще раз перепрыгнула, обратно. Тогда Володя ей и выдал:

– Еще раз перепрыгнешь, допрыгаешься; я все-таки мужчина и за себя не отвечаю!

И это сидя ночью на дороге, в снегу, после аварии, с поломанными ребрами и множественными открытыми переломами ног, без всякого обезболивания. В такой ситуации так шутить может только Вова.

Что в нем подкупает и что является примером для нас всех, так это его отношение к родителям. Я очень хорошо помню его отца, которого мы все с большой любовью и уважением называли Натанчик.

У них была необычно сильная кровная связь. В Натанчике, невысоком человеке с мягкими манерами и сильной волей, все время был страх за Вовку. Он ведь такой прямой, где-то языком своим острым что-то скажет, где-то войдет в конфликт, и тут же появлялся Натанчик и мягко так сглаживал все конфликты и недоразумения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
50 знаменитых царственных династий
50 знаменитых царственных династий

«Монархия — это тихий океан, а демократия — бурное море…» Так представлял монархическую форму правления французский писатель XVIII века Жозеф Саньяль-Дюбе.Так ли это? Всегда ли монархия может служить для народа гарантией мира, покоя, благополучия и политической стабильности? Ответ на этот вопрос читатель сможет найти на страницах этой книги, которая рассказывает о самых знаменитых в мире династиях, правивших в разные эпохи: от древнейших египетских династий и династий Вавилона, средневековых династий Меровингов, Чингизидов, Сумэраги, Каролингов, Рюриковичей, Плантагенетов до сравнительно молодых — Бонапартов и Бернадотов. Представлены здесь также и ныне правящие династии Великобритании, Испании, Бельгии, Швеции и др.Помимо общей характеристики каждой династии, авторы старались более подробно остановиться на жизни и деятельности наиболее выдающихся ее представителей.

Валентина Марковна Скляренко , Мария Александровна Панкова , Наталья Игоревна Вологжина , Яна Александровна Батий

Биографии и Мемуары / История / Политика / Образование и наука / Документальное