Смех сквозь слёзы. Юморески от Чичера Колымского

На третьем этаже такой же длинный коридор. Старик стал в сторонке,– нужно было отдышаться, осмотреться, куда далее путь держать. Тот коридор напоминал встревоженный улей. Дверей пятнадцать вдоль коридора, и у каждой, где змейкой, где кучей, а где и просто вроссыпь толпились люди. Они были похожи друг на друга возрастом, простотой в одежде, утомлёнными лицами. Какая-то серая однообразная невесёлая масса раздражёнными голосами вела недовольные разговоры. То и дело гомон толпы стихал, забиваемый бойким цоканьем дамского  каблучка: открывалась под дуб дверь какого-нибудь кабинета, и «слуга народа» в виде расфуфыренной особы важно проходила к двери другого кабинета. Стоголовая толпа, как подсолнухи за солнцем, смиренно сопровождала удивлённым взглядом «деликатную» особу, как будто та с другой планеты: «Не явление ли Христа народу?!» По крайней мере, её одежды и манера держать себя и двигаться ну ни как не совпадали с серой массой пенсионеров. «Инопланетянки» постоянно слонялись из кабинета в кабинет. Делают они это вот по какой причине: сегодня они принимают от посетителей документы; завтра не приёмный день,– они будут те бумаги обрабатывать, и  нет резона  набирать целую охапку, когда можно обойтись двумя, тремя, организуя себе дополнительный выходной. Вот почему «инопланетянки» слоняются весь день из кабинета в кабинет. В одной руке у них чайник или кофейник, чашка с недопитым кофе, или просто ключ от кабинета. Другая рука, прижавши к груди кипу документов, сообщала,  мол, иду к начальнице выяснить тот или иной вопрос. «Но если сама не можешь решить данного вопроса, на кой ляд ты тут сидишь?! Иди, торгуй пирожками, мороженым, ситро продавай. Прямо вот зло берёт! Кукла чёртова. Глаза бы на них  не глядели!»– Егор начинал «заводиться». Он терпеть не мог всяких дармоедов, особенно «кабинетных крыс»: каждая из себя меня корёжит, как – будто она –  пуп земли, а сама чуть что,– бежит к начальнику с вопросами. Пустышка!!!

Егор отдышался, осмотрелся. Первая с краю дверь, с обеих сторон богато обитая жёлтой кожей с позолоченной канителью, открыта настежь. Егор несмело заглянул в комнату: приёмная. И никого. Справа дверь к заведующему, слева – к заместителю. Старик решил зайти, тронул правую дверь и надавил на неё. Его глазу открылась огромная комната, как  армейская столовая. Весь пол застлан персидскими коврами. По стенам, где не было окон, стояли большие красивые импортные кожаные диваны. Между ними шикарные кресла. Около окон столы. На одном восседал компьютер со всеми его причиндалами, на другом огромный телевизор. На других столах цветы, цветы, цветы. По середине длинный большущий стол с массивными ножками-тумбами,  покрытый зелёным сукном. Стулья из красного дерева с высокими фигурными спинками придвинуты были к столу. (Прислонить голову на таковые во время заседаний, все равно, что витать в эмпиреях по соседству  с Господом Богом). Над всем этим висела большущая люстра с вентилятором. Её хрусталь серебрился своими многочисленными  гранями. «Царские палаты»– мелькнуло в голове старика.

-Ну, кто там расхлебенил дверь?!– раздался зычный и властный мужской голос из-за двери.– Заходи.– Голос у заведующего пенсионным фондом, Михал Ефимовича Прыткого, командирский. Порою какому-нибудь незадачливому полковнику, чтобы стать генералом, не хватает как раз вот такого зычного голоса. А у Прыткого всё при всём, и вообще, он мужик разбитной. Был начальником городской свалки, завотделом культуры в райсовете, даже главврачом районной больницы, правда, с известной приставкой «И.О.». Теперь вот здесь.

Егор застал Михаила Ефимовича за любимым занятием. Всё свободное время  заведующий прохаживался вдоль длинной пустой стены, на которой были наклеены фотообои: во всю стену с потолка до пола красовалась картина Ивана Шишкина  с соснами среди огромного ржаного поля. Фотообои, по словам жены Прыткого,– анахронизм при таком современном убранстве кабинета, но Михал Ефимович специально не тронул их во время ремонта. Дело в том,  что он от кого-то слышал, якобы, всякий раз, когда смотришь на произведение искусства, открываешь для себя что-то новое. Пока Михал Ефимычу не удавалось этого сделать. На полотне он видел только три вещи: огромное ржаное поле, сосны и пыльную дорогу, тянувшуюся наискосок через всю стену от пола до самого потолка. Заведующий замер в пол-оборота,  как раз ступив ногами у края жёлтой пыльной дороги, как бы собираясь по ней идти в поисках искомой отгадки. Прыткый держал руки глубоко в карманах брюк, качаясь с бока на бок, как маятник метронома, то в одну сторону, то в другую, играл  «в карманный бильярд». Появление Егора нисколечко  не смутило его и не оторвало от любимого занятия: он продолжал «катать шары». Егор высказал  цель своего визита.

-Зайди, напротив, к заму,– указал кивком на противоположную дверь заведующий, и не раздумывая, зашагал… в дальний угол «палаты», отказавшись идти пыльной дорогой. (Да и действительно, с какой стати обувку пачкать?!)