Смелая женщина до сорока лет

– Quel différence? Значит, вы блистали в петербургских салонах. И я там когда-то гулял… Но сейчас стараюсь пореже бывать в Петербурге.

– Что ж вам мешает?

– Моему здоровью вреден северный климат.

– Как он, однако, модно одет, этот ваш Онегин.

– Да уж. В одежде он педант.

– Я бы скорее сказал – франт.

– О, да. Просто второй Чаадаев…

– Боже! Неужто?

– Ну что вы! Я отнюдь не в смысле антиправительственных словесных эскапад! Петр Яковлевич всегда тщательно следил за модой. Онегин, как и он, по меньшей мере три часа проводит перед зеркалом в своей гардеробной.

– Значит, он богат, ваш Онегин?

– Представьте себе. Весьма богат. Помещик, землевладелец.

– Как это странно, однако!

– Что вас так удивляет?

– Я вспомнил эту фамилию. Онегин, да-с… Некий Онегин так и не дослужился до статского, давал по три бала ежегодно и промотался наконец. Умер полностью разорившимся. Это, случаем, не отец ли вашего приятеля?

– Угадали.

– Откуда же тогда богатство?

– Повезло. Наследник всех своих тетушек и дядюшек. Как сказано у Гомера, «Диос этелесато буле».

– Пардон?

– Всевышней волею Зевеса, иными словами.

– Он женат, этот ваш Онегин?

– Пока нет. Ему еще нет двадцати. Пока он еще франт и хват, умеет тревожить сердца кокеток, любит посещать кокоток, сочинять эпиграммы, так что ему улыбаются дамы, но в тридцать, готов держать пари, выгодно женится.

– Погодите! Пока мы с вами беседуем, он куда-то исчез.

– Полагаю, помчался в какой-нибудь модный ресторан. Скорее всего, в “Talon”. Там сейчас пирует его друг Каверин. Впрочем, я в этом не уверен…

Терпение и выдержка сценарий мультфильма

Рассвет. Человек лежит в постели. Последние полчаса перед звоном будильника.

Звонит, однако, мобильник.

– Здравствуйте! Вы можете говорить?

– Могу. Слушаю вас…

* * *

Человек лежит на ковре и делает зарядку, дрыгая ногами. Звонок:

– Вы можете говорить?

– Доброе утро. Да, конечно.

* * *

Человек бреется. Звонок мобильника. Он лезет мокрой рукой в карман халата.

– Ой, простите, вы можете говорить?

– Да, слушаю вас внимательно.

* * *

Человек наливает себе чай в чашку. Звонок. Он, едва не обжегшись, ставит чайник на место. Берет мобильник.

– Доброе утро. Простите, что отвлекаю… Говорить можете?

– Ничего, нормально. Да? Чем могу?

* * *

Человек

надевает брюки. «Вы можете говорить?»

повязывает галстук. «Вы можете говорить?»

спускается в лифте. «Вы можете говорить?»

ведет машину. «Вы можете говорить?»

входит в здание. «Вы можете говорить?»

идет по коридору. «Вы можете говорить?»

Да! Да! Да! ДА! ДААА!!! ДаАаАаА!!!!

* * *

Человек входит в свой кабинет на 18-м этаже. Садится в удобное кресло за широкий письменный стол. Кладет поверх бумаг мобильник.

Тут же звонок.

– Алло?

– Здрасьте! Вы можете говорить?

Человек пододвигает к себе чашечку кофе. Умиленно смотрит в окно, на туманный утренний город. Отхлебывает первый глоточек. Ласково улыбается.

– Простите? – переспрашивает он.

– Вы можете говорить?

– Нет! Не могу! – орет он. – Какого хрена вы звоните по мобильнику? Кто вам дал этот номер?! Звоните в приемную! Задолбали! Идите к черту!!!

Булгаков и мемуары сеанс мистики с разоблачением

Я был знаком со старым, когда-то знаменитым, советским драматургом Алексеем Михайловичем Файко (1893–1978). Много раз видел его в гостях у одной нашей давней семейной знакомой Людмилы Наумовны (Милочки) Давидович. Бывал у него дома самое малое три раза, мы разговаривали подолгу. Было мне тогда 15–16 лет, то есть дело было в 1966–1967 годах.

Файко жил на четвертом этаже знаменитого «писательского» дома на улице Фурманова – до того и теперь Нащокинский переулок; сейчас этот дом сломали. Он жил на одной лестничной площадке с Михаилом Булгаковым. Они дружили, Файко часто заходил к нему в гости, об этом вспоминает и сам Файко, и Елена Сергеевна, вдова Булгакова.

Не так давно я прочел в каких-то воспоминаниях, что Булгаков читал Файко отрывки из «Мастера и Маргариты».

Файко умер в начале 1978 года.

«Эх! – думаю я теперь. – Знать бы раньше! Можно было бы этак вспомнить, что вот, дескать, старик Файко делился со мной своими воспоминаниями о Булгакове и пересказывал отдельные кусочки романа, которые ему вслух читал автор…»

Ну и найти, конечно, на основе уже известного мне текста какие-то яркие фрагменты. Например, допрос у Понтия Пилата. Или полет Маргариты на метле… И рассказать об этом. Вот, мол, какой я посвященный!

А тут мне подсказали: надо было круче! Надо было придумать какой-то небольшой, но лихой отрывок (которого нет в «Мастере и Маргарите») и сказать, что Файко мне его продиктовал, потому что запомнил наизусть. Ну или так: он его записал по памяти в 1939 году, а потом дал мне переписать вот эту свою запись. А подлинник, вместе с другими документами, при мне сжег в цинковом помойном ведре!

Во как! Лет через пять это вошло бы во все комментарии.

Но увы. В смысле не увы, а слава богу, что даже соблазна такого у меня не было.

* * *