Смена

– Говорила, что в задницу без мыла залезла, чтобы сюда попасть. Меня спрашивала, как мы сюда попали.

– И ты рассказал?

– Да. Рассказал, как обычно из нашего ВУЗа сюда попадают. Что все отличнички тоже, что все стараются, все стремятся. Только я не сказал, что мы по-другому попали.

Друзья засмеялись и с размаху оглушительно чокнулись, после чего осушили кружки.

– Шумите, будите только зря. – Из комнаты выплелся Женя, обернутый в одеяло. Изогнувшись в три погибели, он подставил потрескавшиеся губы к крану. Он включил полный напор и, впитывая словно губка, он стал без устали поглощать воду, забрызгивая, к слову, все, что было рядом с раковиной. Сполна напившись, он подошел к Леше и Никите.

– По какому поводу собрание?

– Бизнесы наши обсуждаем. Блюститель сказал, что у него все есть. – Пересказывал Лешины слова Никита.

– А что "все"-то?

– О чем мы с ним в прошлый раз говорили? О новичках в аэропорту.

– Новички точно все устроят, заднюю не включат? – Женя зевал.

– Точно. – Вступил Леша, – ОН бизнесмен со стажем, можно сказать. У него только проверенные люди.

– Он чем-то еще занимается?

– Да, он в нашем городе, как закончил учебу, со своей подругой из ГАИ, продавал права. Уж, не знаю, зачем этой девчонке понадобился он – могла бы сама и без посредников продавать. Мне кажется, что он ее на это и подбил. Не важно. Короче, у него опыт в делах таких есть. Плюс, все расходы, которые в первое время будут, он возьмет на себя. – Леша обратился к Никите, – Кстати, вот и поэтому тоже мне лучше у него сиги стрелять, чем самому покупать – у этого бизнесмена денег больше, чем у Эскобара.

– Сибирь – родина величайших бизнесменов. Как так получилось, что самые меркантильные парни Новосибирска собрались именно здесь, именно в детском лагере, трое из них – учителя без двух минут, а четвертый – блюститель правопорядка?

Пока Женя это говорил, Никита уже достал ему кружку, и наполнял ее вином. Парни были переполнены эмоциями. Уже завтра начнется новая смена. Первая летняя смена в этом году!

Женя закинул голову, отправляя в себя вино. Никита закинул голову, с чувством, что культурно проводит время. Леша закинул голову, пытаясь запить накатывающую головную боль.

***

Вы когда-нибудь ощущали, когда через глаз вам чешут череп? Когда спица входит у вас над глазом. Это страшнее, нежели так больно. Дискомфорт в глазу – не более. Больно – это когда врач уступает рабочее место интерну. Когда интерн, дрожащей рукой, неуверенно нанизывает твое веко на спицу, скоблит ею глазницу. Или то напряжение, то гудение всей черепушки, когда Вам долотом и молоточком, ломают носовую перегородку? Когда ты лежишь, прикованный кожаными ремнями за руки и ноги к кушетке, и не можешь пошевелиться. Голова зажата и запрокинута. Стенки носоглотки смазаны адреналином, чтобы не сужались. Носовая тяга такая, что дыханием можно втянуть птиц, пролетающих ниже высоты пятиэтажки.

Стук.

Скрип.

Хрясь.

Что-то в голове откалывается, откусывается, отбивается. И это не в носу, а где-то в глубине. Сложно оценить. У тебя есть только чувства. Голову сдавливает. Что-то вминает тебя в кушетку. Местная анестезия не спасает – от страха все чувства обостряются в несколько раз. Сколько длится эта операция? Час? День? Месяц? Ты ничего не знаешь, ты только чувствуешь. Чувствуешь, что время остановилось. Ты бы и хотел что-то увидеть, только ничего не получится. Некая медицинская материя накрывает твои глаза, закрывая обзор. Ты не можешь издать ни единого звука. Врач нем. Ничего, кроме света. В такие моменты примерно представляешь, что чувствуют покойники на приеме у патологоанатома.

Звонкий звук металла. Врач что-то достал из тебя. Что-то, что всегда там было, но теперь тебе это не принадлежит. Это что-то было небрежно брошено врачом в медицинскую стерильную посудину. Это что-то врач, перед тем как бросить, провел этим над твоей рукой, пристегнутой к кушетке. Что-то капнуло. Что-то теплое. Ты это осознаешь с приличным отставанием. Реакция замедлена. Ты понимаешь, что твоя рука в чем-то липком, только когда оно остывает, когда начинает подсыхать и съеживаться на твоей коже, стягивая ее.

Ничего кроме чувств. Ничего кроме тишины. Ничего кроме света. Ты – предмет работы мастера. Ты – сломавшийся автомобиль, у которого не спросили, будет ли ему лучше без двигателя. Что он чувствует, когда из него извлекают аккумулятор, когда откручивают гайки. Проверяют подвеску.

Твой мир состоит из боли, немощности, страха. Оголены все чувства, сейчас будет еще больнее. Когда-нибудь обязательно станет легче. Но не сейчас.

Больной на кушетке балансирует на грани. Он теряет сознание на том моменте, когда врач с инструментами внутри говорит: "Не дрожи. Я знаю, что ты боишься. Я тоже боюсь, но ведь не дрожу".

Быть тем больным гораздо лучше. Чем быть в том положении, в котором находился сейчас Леша.