Смерть автора

– Почему? – спросила я, не узнавая своего голоса. При близком расстоянии было видно, что веки у него припухшие, глаза покрасневшие и воспалённые, полные какой-то застарелой усталости. Он посмотрел на меня в упор.

– Потому что вам нужна не истина, а успокоение. Потому что я вам нравлюсь, и вы хотите добиться от меня гарантии, что я не изверг и убийца и что я не причиню вам вреда. Но я уже гарантировал вам последнее – что у меня нет в отношении вас дурных намерений. Первое я вам гарантировать не могу.

Я не сразу нашлась, что ответить. Превозмогая нервную дрожь, я собралась с мыслями и сказала:

– Но, кем бы вы ни были, вы не можете быть… тем. Это невозможно. Такого не бывает. Это литературный вымысел.

– А вы говорили, будто поняли, что истина невероятнее любого вымысла. Теперь я вижу, что ничего вы не поняли.

Странная смесь чувств поднималась во мне – смесь страха, заледенившего мои пальцы в перчатках, с привкусом щемящей тоски, грусти по неизвестно чему. Потеряв контроль над собой, я вцепилась в рукав Мирослава.

– Не мучьте меня, ради всего святого! Скажите мне правду!

– Не поминали бы вы ничего святого, – сокрушённо проговорил он. – К тому же правда была уже многократно сказана.

– Но кто вы? Партизан, морфинист, беглый каторжник – мне всё равно, я хочу только знать, кто вы!

– Хорошо. Вы получите то, что требуете.

Мирослав аккуратно, но настойчиво высвободил от меня рукав и сел прямо, скрестив ноги.

– Вы хотите увидеть меня настоящего. Это не так сложно, хотя я хотел вас от этого уберечь. Смотрите.

Медленным движением он потянул за конец шарфа, размотал его и снял с шеи. Затем собрал рукой сзади свои густые волосы, чтобы мне было лучше видно.

– Боже… – вырвалось у меня. Его гордо опоясывал широкий светлый шрам – по свей окружности, нигде не прерываясь. Я выронила ридикюль, потом подобрала и прижала к груди.

– Боже, боже… – задыхаясь, пробормотала я и, вскочив на ноги, кинулась прочь, по траве и цветочным бордюрам, не разбирая дороги, вон из проклятого парка. Спотыкаясь, я летела между деревьями, не обращая внимания на прогуливавшуюся публику, уже появившуюся к тому времени на дорожках. И только перебежав улицу и очутившись в просторном подземном вестибюле станции метро, я поняла, что никто меня не преследовал. Купив билет и спустившись вниз на платформу, я шагнула в двери подъехавшего поезда, рухнула на диванчик, сжала голову обеими руками и разрыдалась.

Из журнала The Egoist, №17/1913.

Кем был Мирослав-боярин?

У нас в гостях – профессор Даниэль Стэнли, преподаватель истории в Кембриджском университете, близкий друг Алистера Моппера. Проф. Стэнли известен своими трудами в области славяноведения и балканистики и консультировал писателя, когда тот работал над романом. Он любезно согласился выступить и ответить на вопросы нашего корреспондента Эльзы Моррис.

Корр.: Скажите, пожалуйста, профессор, давно ли вы знакомы с мистером Моппером?

Д. С.: С 1906 года, когда он начинал работу над романом. Один наш общий знакомый порекомендовал меня ему, когда ему потребовались подробные сведения об истории и нравах стран Восточной Европы. Я охотно согласился снабдить Моппера материалами по этой тематике. Постепенно мы сблизились и стали хорошими друзьями.

Корр.: Насколько вы близки с неким Мирославом Эминовичем, который тоже приходится другом писателю? Что вы можете о нём сказать?

Д. С.: К сожалению, я знаю его мало. Моппер впервые представил мне его в 1907 г., но я никогда не общался с ним тесно.

Корр.: Он утверждает, что именно он послужил прототипом главного героя романа. Что вы думаете на этот счёт?

Д. С.: Боюсь, что публика попалась на мистификацию. Поскольку Моппер пользовался моими источниками, когда писал роман, я могу со всей ответственностью сказать, что никакого отношения к Эминовичу герой не имеет. То есть имеет, но весьма косвенное. В романе есть несколько легенд, которые мне неизвестны. Если Моппер не придумал их сам, он, скорее всего, узнал их от Эминовича.

Корр.: А имя? Он же использовал его имя.