Смерть домохозяйки и другие тексты

А что же ее собственный голос? Услышав однажды, забыть его невозможно. Когда ей было восемьдесят, Натали Саррот дала радиоинтервью: она говорила как всегда – ясными, четкими, отточенными фразами. Она рассуждала о серьезных материях. Но что в первую очередь поражало слушателя, это ее чувство юмора, та искренняя радость, которая звучала в ее голосе.

Томас Бернхард и искусство выделять курсивом

Впервые опубликовано в газете Dagens Nyheter 1 октября 1997 года под названием «Ненавистный материнский голос».

Никто так искусно не владеет курсивом, как Томас Бернхард. Большинство писателей – рабы кавычек.

Но в творчестве Бернхарда наклонный шрифт превращается в художественный прием. Всякий раз, когда писатель использует курсив, повествование сотрясается. Приглушенное эхо прокатывается по тому, что уже было сказано, и это ранее сказанное предстает в новом свете, словно впервые. Курсив заставляет изображение дрожать.

Курсив – всего лишь графический прием, который обычно используется, если нужно выделить заголовки, чтобы они не сливались с основным текстом. Это могут быть названия книг, пьес или музыкальных произведений.

Курсив также может быть полезен, когда необходимо выделить слово, которое по той или иной причине не акцентируется самим строением предложения. Однако, по распространенному мнению, курсивом злоупотребляют лишь не очень умелые писатели. Из-за частотности использования курсива акцент обесценивается, смысл его теряется.

В романе, которому суждено было стать его последним, – «Изничтожение: Распад» (1986) – Бернхард доводит искусство курсивирования до болезненного совершенства. Писатель использует курсив, чтобы акцентировать то или иное слово, но чаще всего – в тех случаях, когда хочет выделить чужое высказывание или сообщение. Курсив, таким образом, заменяет кавычки – именно в этом состоит оригинальность и новаторство Бернхарда.

Роман открывается фразой настолько длинной и так старательно закрученной, что читатель переводит дух, когда наконец добирается до второго предложения. И в этот неконтролируемый момент, на вдохе, Бернхард преподносит читателю катастрофу – курсивом. В руках у рассказчика телеграмма: Родители и Йоханнес погибли. Несчастный случай. Цецилия, Амалия. Итак, рассказчик получил известие о том, что его родители и брат мертвы, и подписано сообщение его нелепыми, жалкими, гнусными сестрами.

Герой подходит к окну, по-прежнему с телеграммой в руке. Он не плачет, он не потрясен, его не охватывает озноб – ни сейчас, ни позже, когда в газете он увидит фото искалеченных тел.

Герой глядит в окно на безлюдную площадь и думает о своем добром друге и ученике Гамбетти, которому собирается поведать свою трагическую историю. Так начинается описание детства рассказчика в Австрии, в Вольфсегге – крупном поместье с многовековой историей, которое описано как бесчувственная, иссушающая жизненные соки среда.

Созданный Бернхардом образ поместья пропитан ненавистью; задача автора – уничтожить Вольфсегг. Текст романа растекается на 450 страниц неумолимым, неотвратимым потоком, страница за страницей, без разбивки на абзацы. Рассказчик возводит повторы в статус метода, повторяется снова и снова, постоянно возвращается назад; одно предложение накатывает на другое, словно штормовая волна. Вот как, например, звучит голос ненавидимой героем матери – в курсиве:

Когда у папы случались неприятности, она вечно твердила, оставьте его в покое, он всё равно скоро умрет. Она так свыклась с этим комментарием, что не сдерживалась даже в папином присутствии; да и при нас она постоянно повторяла, оставьте папу в покое, он болен, а он скоро умрет всё же оставляла при себе, вслух не произносила, но думала; эти слова звучали дома постоянно, когда на папу наваливалась усталость, и он вел себя отстраненно – оставьте папу в покое, он болен и скоро умрет, а если и сам папа был поблизости, то оставьте папу в покое, он болен.

«Изничтожение» – это свидетельство, написанное вовлеченной в судебный процесс стороной. В этом весь смысл, всё остальное не имеет значения.