Смерть — это сон. Белая вдова

— Ради бога, — ответил ученый, кладя диссертацию на стол. — Я испытываю немалую гордость за это небольшое приспособление. Замок открывается так назваемым ментальным ключом. При определенных мысленных импульсах самовнушения мозг мой реагирует возбуждением определенных мысленных волн. Замок этого сейфа настроен так, чтобы откликаться на два таких моих мысленных импульса, когда я нахожусь от сейфа на расстоянии в полтора метра.

— Вот это да! — воскликнул молодой его гость. Он вспомнил игрушку своего детства — собачью конуру, из которой каждый раз появлялась пятнистая жестяная собачка, стоило кому-нибудь произнести «Фидо!» в непосредственной близости к дверце конуры. Или произносимая тогда собачья кличка была «Трезор»? В точности он не помнил, но использовался тот же принцип, только теперь он был значительно усовершенствован.

— Вот такая маленькая хитрость, — как-то весьма небрежно произнес тучный ученый. — Я как раз и поддерживаю себя и это свое заведение, не испытывая особого недостатка в средствах, благодаря тому, что патентую большое количество именно таких штучек-дрючек.

Несмотря на ту вроде бы легкомысленную небрежность, с которой толстяк отозвался о собственных изобретениях, Ларри был прямо-таки ошарашен вот таким прикладным применением гениальных творческих способностей сидящего перед ним великого ученого. Но вместе с тем испытал и довольно острый приступ зависти к способностям Мэйна Корнмэна, к той свободе, которую они ему предоставляли, от всяких мирских забот, что зачастую удушали таланты более малого масштаба. Затем он принял во внимание чисто гаргантюанскую тучность ученого и больше уже не испытывал какой-либо зависти к нему. Этот заплывший жиром человек был рабом собственной необыкновенно разросшейся плоти.

И все же в манере, в которой его хозяин расправлялся со своим таким потрясающим завтраком, мало что указывало на то, что он был таким уж особым гурманом. Ларри даже как-то то и дело казалось, что Корнмэн насильно принуждает себя к приему пищи против собственной воли и делает это без всякого аппетита. Безусловно, такой человек вряд ли мог сам себя превратить в бездонную бочку для хранения пищи только вследствие потакания своим чрезмерным наклонностям к процессу еды.

Ученый, который все это время пристально наблюдал за Ларри, казалось даже без слов разгадал основное направление мыслей Ларри, и произнес несколько уныло:

— Вы, наверное, понимаете, что мой избыточный вес не является ни следствием нарушения обмена веществ, ни побочным эффектом неумеренного пристрастия к вкусной пище. Я ем так много, я остаюсь таким нелепым внешне только потому, что считаю крайне важным как можно дольше оставаться в живых.

— Я что-то не совсем вас понимаю, — произнес Ларри, чувствуя и себя несколько нелепо в этом огромных размеров халате. — Неужели это хоть каким-то образом связано и со мною?

— Боюсь, что это так, — последовал ответ толстяка, — но сперва мне придется рассказать вам, почему я веду такой образ жизни, почему так переедаю. Не знаю, помните ли вы об этом или нет, но двадцать лет тому назад положение мое было более, чем прекрасным.

— Я помню, — сказал Ларри. — Вы были прямо-таки кумиром для меня.

— Я и Бэйб Рут, вероятно, — произнес толстяк и чуть-чуть улыбнулся, после чего продолжал. — Я находился так сказать на передовой фронта исследований и открытий, что в конце концов привели к созданию атомной бомбы — причем никто из нас даже не представлял, что наши открытия могут быть вот таким образом использованы. — Он сделал паузу, затем добавил: — Именно тогда я наткнулся на нечто такое, что показалось мне куда более важным для человечества и его выживания, чем все то, чего мы надеялись достичь с помощью ядерных исследований. Видите ли, я имел несчастье быть в эту эпоху специализации человеком, органически неспособным к узкой специализации. Мне больше нравилось разбрасываться своими способностями и вести исследования в самых различных областях. Некоторые из них завели меня в весьма любопытные сферы.

— Пожалуйста, продолжайте, сэр, — произнес Ларри, когда его хозяин снова сделал паузу.

— Что, попались на крючок, друг мой? Вот и прекрасно, — снова чуть-чуть улыбнувшись, произнес Корнмэн. — Ну что ж, постараюсь быть кратким. Меня очень заинтересовала возможность партеногенеза. Я знаю, что теперь в лабораториях научились выращивать молодых кроликов и морских свинок без помощи спермы самцов, а вот в те годы я забежал далеко вперед по сравнению со всеми остальными. Еще в 1936 году мне удалось получить два помета котят, три — щенят и одного жеребенка шотландского пони, не прибегая к помощи каких-либо самцов.

— Вот черт! — с нескрываемым благоговением выпалил Ларри.

— Пока что вы еще ничего не услышали особого, — наклонив чуть набок голову, произнес толстяк. — Я более или менее в тайне сохранял результаты своих опытов — в стране прошло всего лишь десять лет после процесса Скоупса в то время, и любое сообщение, отдающее непорочным зачатием, могло вызвать целую бурю негодующих протестов.