Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

Корсаков наконец разглядел, где сидел Жак Вьен со своим пулеметом. Рядом с куполообразной крышей одного из строений возвышалось странное сооружение, похожее на усеченную фабричную трубу с площадкой наверху, обнесенной парапетом. На площадку вела деревянная лестница. Корсаков догадался, что купол обозначает мечеть, а возвышение с лестницей служит минаретом. Впрочем, в настоящий момент оно служило пулеметным гнездом для Жака Вьена. Бельгиец проник в мечеть, через дверку вышел к подножию лестницы, которую от дворца загораживал увенчанный куполом куб мечети, и, поднявшись по ней, сразу получил прекрасный об-    зор большей части кишлака. Люди Адам-хана, побоявшись осквернить святое место, совершили ошибку, лишившись прекрасной пулеметной точки, которую не преминул использовать противник. Жак Вьен справедливо считался придурком всюду, где бы он ни работал, но ему посчастливилось обнаружить в себе неожиданный талант — талант пулеметчика. Корсаков с удовольствием эстета наблюдал за тем, как он стрелял по дворцу. Бельгийца стоило упрекнуть лишь в том, что, ведя огонь с парапета, он был весьма уязвим для ответного огня, так как его плечи, грудь и голову парапет не закрывал. Однако Жак Вьен имел смутное представление об опасности — его храбрость была храбростью человека, лишенного воображения. Сейчас Корсаков видел только его берет, маячивший над парапетом. Спрыгнув с крыши и обходя тела убитых бандитов, валявшиеся на площади, Корсаков направился к зданию резиденции. Неожиданно прямо перед ним грохнулся в пыль и забился в агонии афганец с перерезанным горлом. Корсаков посмотрел вверх и встретил безумный взгляд Карстена Томаса, но немец тут же повернулся и исчез внутри помещения. На первом этаже толстый слой пыли покрывал все — скомканные ковры, обломки мебели, выломанные взрывами куски стен и трупы людей. Сквозь проломы Корсаков увидел площадь по другую сторону дворца — там чадили два грузовика, осевшие на простреленных шинах, но дым не успевал подняться к небу — его тут же сносило ветром. Вокруг машин валялось добрых два десятка трупов — видимо, эти люди как раз собирались отъезжать, когда попали под обстрел. Кое-как пробираясь между загромождавшими комнаты предметами, Корсаков дошел до лестницы на второй этаж и поднялся наверх, по дороге перешагнув через застрявший на ступеньках труп женщины. На втором этаже его глазам предстала сцена допроса. В ряд стояли трое захваченных в плен людей Адам-хана и бородатый старик, судя по одежде — мулла. Четвертый бандит, раненный в ноги, сидел, прислонившись спиной к стене и свесив голову на грудь. Из смежной комнаты доносились всхлипывание и подвывание. Покрывая эти звуки, успокоительно гудел надтреснутый бас Эрхарда Розе. Допрос вели «близнецы» Томас и Байтлих, а Фабрициус сидел на корточках в углу, внимательно наблюдая за происходящим. Корсаков подошел к Фабрициусу, присел на корточки рядом с ним и спросил:

— Что это у вас покойники из окон падают — разве дело не кончено?

— Ребята   спрашивают   этих   халатников,   где Адам-хан, — пояснил Фабрициус. — Думаю, что мы его укокошили, однако надо удостовериться. Найдем труп, отрежем башку и прихватим с собой.

— Ты что, серьезно? — поднял брови Корсаков.

— Конечно. Наниматель вправе знать, за что он платит деньги, — пожал плечами Фабрициус и переключил внимание на допрос.

Карстен Томас размахивал кинжалом перед глазами одного из пленных и орал:

— Адам-хан! Адам-хан! Где Адам-хан, скотина? Будешь молчать, и тебя прирежу, как барана!

— Помоги ему, Винс, объясни этим ублюдкам,

что нам нужен Адам-хан. Скажи, что одного из них мы прирезали для примера, точно так же перережем и остальных, если не получим Адам-хана, живого или мертвого. Скажи, что расстреляем женщин и детей, которые вон в той комнате.

Корсаков подошел к пленным и заговорил на фарси, поочередно подходя то к одному, то к другому и глядя в глаза, полные ненависти и страха. Только у старичка-муллы взгляд был безмятежно спокоен. Томас не выдержал и заорал вновь:

— Молчишь? Говори, сука! Говори!

— Заткнись, — оборвал его Корсаков и вновь обошел маленькую шеренгу пленных, повторяя те же слова, но ответом ему вновь было молчание. Томас неожиданно отшвырнул его в сторону и со сдавленным рычанием всадил кинжал в грудь одному из пленных — тому, что стоял ближе всех к двери на галерею. Удар был нанесен профессионально — точно в сердце, жертва обмякла и безвольно повалилась на пол.

— Подожди, — вмешался Байтлих. — Они у тебя слишком легко умирают. Винс, переведи им, что если они будут молчать, то каждый из них будет умирать несколько часов. Скажи им, что мы не шутим, что мы вытягивали всю подноготную и не из таких, как они. Скажи, что глупо терпеть адские муки из-за трупа, которому уже на все наплевать.

После того как Корсаков повторил его слова на фарси, Байтлих процедил: «Минута на размышление», — подхватил труп под мышки, выволок на галерею и сбросил вниз.

— Там уже ербачки сбегаются, — хихикнул он, вернувшись в комнату. — Ну что, будут они говорить?