— Живо на Ропшинскую!
Первой опрошенной оказалась супруга господина Елисеева. Предъявленную фотографическую карточку она долго крутила в руках.
— Господин Филиппов, — она скорчила гримаску, — вроде бы и видела сего господина, но вот где?.. Простите, хотела бы помочь, но… по правде напоминает мне кого-то, но… — и развела руками.
— Елизавета Самойловна, извините за назойливость, вы знаете господ Горчакова, Иващенко и Суворкова?
Супруга господина Елисеева вспыхнула, гневно скользнув прищуренными глазами по полицейскому, но потом вмиг побледнела.
— Нет, — вырвалось у неё, но она тут же попыталась сгладить свою неловкость. — Мой муж — заядлый картёжник, и с этими господами иной раз просиживает далеко за полночь.
— Вы были им представлены?
— Ну, я же хозяйка! — возмутилась Елизавета Самойловна.
— Прошу простить за бестактные вопросы, но меня извиняет только одно — моя служба.
С этими словами Владимир Гаврилович приложился к руке госпожи Елисеевой и откланялся.
Горничная Катя опознала изображённого на фотографической карточке господина сразу же.
— Да это же Гришка, сын Ульяны!
— Ты его хорошо знаешь?
— Не очень. Приходил иногда к матери, пытался ухаживать за мной, но мне такие не нравятся.
— Какие? — спросил Филиппов.
— Есть порода людей, не только среди господ, — Катя поняла, что сказала что-то лишнее, исподлобья взглянула на начальника сыскной полиции, но тот словно не слышал последних слов, — есть такая порода людей, у которых, кроме одной пары исподнего белья, ничего нет, но они себя королями чувствуют, словно все сокровища мира у них в кармане.
— Гришка приходил с кем-нибудь или в одиночестве?
— Один, да и то я заметила, если и появлялся, то обязательно в отсутствие господ.
С кухаркой Владимир Гаврилович решил поговорить в сыскном отделении. Всё-таки сын Ульяны оказался замешан не только в поджоге, но и в ограблении со смертельным исходом, да и сам лишился жизни.
Филиппов, хотя и допрашивал людей разного звания и положения, но всегда страшился разговоров с женщинами. Всё бы ничего, но слёзы и истерическое поведение действовали на него угнетающе.
— Садись, Ульяна, — начальник сыскной полиции стоял за столом. Воспитание не позволяло садиться первым, даже при особе низкого происхождения.
— Благодарствую, — как ни странно, кухарка выглядела спокойной, без испуга в глазах, даже нотки насмешливости звучали в голосе.
Вслед за женщиной в кресло опустился Филиппов и положил руки на столешницу. Не слишком вежливо, но… обстоятельства требовали сосредоточенности.
— Ты, наверное, догадываешься, по какой причине тебя сюда привезли?
Она пожала плечами, но ничего не ответила, только спустя минуту нарушила паузу.
— Вы, барин…
— Владимир Гаврилович, — подсказал хозяин кабинета.
— Простите, запамятовала, Владимир Гаврилович! В последнее время вы интересуетесь пожаром у моих господ.
— Совершенно верно.
— Но, к моему сожалению, Владимир Гаврилович, к тому, что я поведала ранее, ничего добавить не могу.
— Ульяна, так у нас разговора не получится.
— Простите, барин, но раз привезли меня сюда, то вы держите меня в подозрении?
Вопрос не застал Филиппова врасплох.
— Да, держу.
Женщина явно не ожидала такой откровенности. Она открыла рот, но тут же закрыла. Опять возникла пауза, в течение которой начальник сыскной полиции разглядывал кухарку, наклонив голову набок.
— Я ушла вслед за хозяевами, и Катька может это подтвердить.
— Она и подтвердила.
— Вот.
— Но есть ещё маленький штришок. Ты знаешь этого человека? — Филиппов протянул ей фотографическую карточку Григория.
Ульяна, едва взглянув на портрет, вернула карточку Владимиру Гавриловичу, явно что-то обдумывая.
— Вы же уже знаете, что это мой сын Григорий.
— Хорошо, тогда следующий вопрос. Когда ты его видела в последний раз?
— Давно, — кухарка нахмурила брови, словно пытаясь вспомнить, — месяц тому, а может, и больше.
— По моим сведениям, он приходил за час до пожара.
Женщина сверкнула глазами.
— Ваши сведения ошибочны. Видимо, с кем-то перепутали Григория.
— Возможно. Так где сейчас Григорий?
— Он проживает в Выборге, служит на каком-то судне матросом.
— У него есть приятели?
— Наверное, — пожала плечами кухарка и торопливо добавила: — Но я их не знаю. Гриша редко бывает у меня, но о приятелях не рассказывал.
— Ульяна, не подскажешь, кому ты посылала записки по адресу: «Большая Монетная, восемь»?
Женщина побледнела, глаза её свернули, но выражение лица не изменилось.
— Не знаю, Владимир Гаврилович, о чём вы. Никаких записок я не посылала.
— Что ж, пусть будет так. Не посылала так не посылала. Но вот что мой свидетель ошибся, — Филиппов улыбнулся, — я даже допустить не могу. Очень уж большое он вызывает доверие.
— Ошибся ваш свидетель, ошибся. Не мог мой Гриша приходить в день пожара, не мог!
— Я же сказал, Ульяна, что это не самый неблаговидный поступок Григория. Есть, к сожалению, и другие.
Женщина насторожилась и сжала в руке угол платка.
— Какие? — голос её дрогнул, и теперь в глазах читался, кроме заинтересованности, ещё и испуг.