Смерть грабителям, или Ускользнувшее счастье

— И артисту было по средствам содержать такой штат прислуги?

— Владимир Гаврилович, господин Преображенский — первый солист в Михайловском театре и имеет, простите, имел ангажемент по всей Европе. Так что он имел возможность жить на широкую ногу, тем более поклонницы тоже не скупились на подарки.

— Вы сказали, что в квартире проживало четверо?

— Совершенно верно, — пристав кивнул головой.

— И где тела?

— Николай Константинович в спальне, а остальные — в своих комнатах. Я запретил им покидать…

— Как «покидать»? — с ошарашенным видом спросил Филиппов, а у самого полезли на лоб брови. — Разве они… разве их не…

— Владимир Гаврилович, видимо, я ввёл вас в заблуждение. Все живы, кроме господина артиста.

— Живы?

— Да, мы нашли их связанными и с повязками на глазах.

— Это же замечательно, — обрадовался Филиппов, но почти сразу умерил свой пыл. — Конечно, печально, что театр лишился большого артиста, но замечательно, что есть свидетели, живые свидетели нападения. Давайте сперва их опросим.

— Не хотите на Николая Константиновича взглянуть?

— Я ещё его увижу, тем более там должны поработать Брончинский и Рогалов.

Горничная даже не подумала подняться с места, когда вошли два господина. Одного она видела ранее, он представился, как участковый пристав, второй — невысокого роста, плотный, с большими усами и проницательными глазами — первым делом осмотрел комнату. Кровать с двумя подушками, положенными друг на друга, комод с витыми ножками, маленький прикроватный столик с подсвечником, графином и наполовину наполненным водой стаканом, два стула.

— Здравствуй, — поздоровался тот, который с усами, и представился: — Меня зовут Владимир Гаврилович, и я являюсь начальником сыскной полиции и буду вести дознание по трагическому происшествию.

Девушка приподнялась, вытерла слёзы с покрасневших глаз.

— Виолетта, простите, Анфиса.

— Так Виолетта или Анфиса? — произнёс пристав, но Филиппов так на него взглянул, что Лев Иванович сжал до боли губы.

— Вообще меня зовут Анфиса, но Николай Константинович приказал мне зваться Виолеттой, — она покраснела, словно вспомнила что-то постыдное.

— Значит, Анфиса, — Владимир Гаврилович склонил голову сперва вправо, потом влево, рассматривая девушку. — Давно при Николае Константиновиче?

— Не то, чтобы давно, — горничная сперва задумалась, а потом ответила: — Года нет, а теперь… — она заплакала, вытирая слёзы маленьким кулачком.

— У господина Преображенского обычно бывало много гостей?

— Нет, Николай Константинович не любил принимать посторонних, зато с удовольствием посещал других, особенно когда там устраивались безудержное веселье и шумное застолье.

— Это он так говорил?

— Да, — тихо сказала девушка.

— Но всё-таки, Николай Константинович принимал гостей?

Анфиса залилась краской до корней волос.

— Только дам, — ответила она так тихо, что полицейские чиновники едва расслышали.

— Ты узнала бы их?

— К сожалению, нет. Они обычно приходили в вуалях, так что лиц их я не видела. Если только голоса, но и то…

— Что «то»?

— Могу не признать. Тем более Николай Константинович не всегда, но в большинстве случаев нас, прислугу, выставлял за порог, чтобы мы не путались под ногами.

— Теперь расскажи, что стряслось вчера вечером.

На глазах девушки опять выступили слёзы.

— Около полуночи Николай Константинович ушёл в спальню. Обычно, когда нет ни концертов, ни представлений, он читает книги, пока сон не одолевает его. Я же ухожу в свою комнату и укладываюсь спать. Вчера я проснулась от того, что почувствовала — в комнате кто-то есть. Хотела зажечь свечу, но тут мне кто-то зажал рот, а второй быстро связал мне ноги и за спиною руки.

— Их было двое или больше?

Анфиса задумалась, нахмурив брови.

— Хотя мне сразу завязали глаза, но я… Нет, точно, в комнате было двое.

— Они разговаривали?

— Нет, их голосов мне услышать не довелось.

— В котором часу это произошло?

— Не знаю, — она покачала головой, — рада бы сказать, да не знаю.

Камердинер, высокий стройный мужчина лет сорока, брил усы и бороду, но сейчас выглядел неряшливо. Одежда не глажена, волосы на голове торчат в разные стороны, лицо осунувшееся и помятое — словно он целую ночь провёл в портерной.

Филиппов окинул камердинера взглядом прищуренных глаз.

— Как тебя зовут?

— Альфред, — но тут же покачал головойи поправился: — Антип.

— Понятно, — полицейские чины переглянулись. — Тебе тоже хозяин дал другое имя?

— Мне-то что, пусть хоть соловьём назовёт, только бы жалование вовремя платил.

— Бывало, что не вовремя?

— Нет, никогда. В этих вопросах Николай Константинович отличался щепетильностью и никогда людей, служащих у него, не обижал.

Владимир Гаврилович внимательно смотрел на камердинера.

— Скажи-ка мне, любезный, что произошло сегодня ночью?