Смерть и креативный директор

Пара лаковых туфель цвета аквамарин на толстой платформе и высоченном тонком каблуке почему-то стояли на подоконнике единственного окна, выходящего на улицу. Большая глянцевая коробка с чем-то неизвестным была уложена на кресельное сиденье. В корзине для мусора, выставленной уборщицей к дверному косяку, Олеся разглядела банановую кожуру, жестянку из-под персикового компота, конфетные фантики, сине-белую коробку из-под сигарет, упаковку из-под тканевой косметической маски для комбинированной кожи лица. Олеся тоже уважала корейскую ухаживающую косметику.

В доме, где проживала Звягина, консьержки не было, но у Родионовых в подъезде таковая сидела. Так вот она свою конурку обустроила с максимальным уютом, любовно развесив по стенам, окрашенным в зеленовато-серый колер, репродукции полотен Васнецова и Левитана, а стол и тумбочку застелила льняными скатерками, пусть и стираными-перестираными.

В привратницкой, где просиживала джинсы Конева Светка, ничего похожего не наблюдалось. Однако Олеси этот факт не касался, также как и не имел отношения к сценарию детективного спектакля, который она намерена сочинить.

Электронный замок на входной двери слабо пискнул, в подъезд ворвалась средних лет женщина в песочно-желтой куртке и джинсах-бананах, едва не налетев на выходящую Олесю.

– Вы куда, дамочка? – строго окликнула ее уборщица, когда та рванула через вестибюль.

Дамочка нервно проговорила:

– Мне назначено.

– И кто же вам назначил? – подключился сантехник, явно забавляясь.

Та махнула рукой и умчалась к лифтам.

Вот теперь Олесе точно пора убираться.

– Кирюх, мы коробку первым делом оформим, – донеслось из привратницкой. – Снимай так, чтобы надпись была видна.

– «Набор юного блогера». Прикольно.

– Кончай бакланить, Филимонов, у меня дел по горло. Начали. Я вскрываю, ты фиксируешь…

– Будешь грубить, сама снимать будешь. Я тебе не нанимался…

– Уж и пошутить нельзя, – проворчала уборщица, и это было последнее, что расслышала Олеся, вырываясь на свободу из душной прохлады пафосного вестибюля. Все же она немного трусила.

Девчонка была забавная и симпатичная – веснушчатая, улыбчивая. Робкая. И от мешающей ей досадной робости – демонстративно самостоятельная.

Мамкиной соседке был тридцатник как минимум, но она все равно виделась Максу девчонкой.

А смотрела она на него так, как никогда не смотрела ни одна из его дам – состоявшихся, несостоявшихся, брошенных и бросивших. Радостное удивление прочел Коновалов в ее глазах в первую встречу, и это его поразило настолько, что он тут же ее запомнил. И не выходит она из головы, своим присутствием примешиваясь к каждой второй мысли.

Странно это. Не воробышек она серый, конечно, но и стати особой в ней нет.

А у него всегда были девочки экстра-класса, и только такие. Принципам своим он не изменял никогда, ибо – зачем?

В наличии каких-либо значительных умственных способностей существам женского полу он категорически отказывал. Да и к чему им мозги и прочие утилиты? Выполняют свои опции, живя инстинктами, – и с них довольно.

Однако по внешним данным его подруга должна быть безупречна, практически на уровне произведения искусства, и плевать, что искусственного в ней больше, чем природного, важен результат. Плевать, во что ей обходится поддерживать себя в форме. Не справилась – ты меня разочаровала, адью. Не так прямо, конечно, ей говорилось, хамства он избегал, но все же достаточно прямолинейно, чтобы пресечь любую попытку выяснения отношений, за которое изо всех сил цепляются коготками дамы.

Все его пассии были порядочными стервами, и это его развлекало. На их стервозность Максу было тоже плевать. Самая из всех стервозных стерв была бывшая жена, с ней Макс обломался.

Их отношения шли по давно обкатанной колее, и до апогея было еще несколько этапов – как виделось Коновалову, – но красавица внезапно заявила, что ей стало скучно, и она желает расстаться.

Он даже не понял сразу, о чем она. Сообразив, возмутился. Нет бы ему, идиоту, ухмыльнувшись, высадить ее у метро, а затем сконнектиться с мужиками, чтобы сообщить, что передумал и едет. Как раз в те выходные намечалась тусня в рыболовном клубе «Большаково». А вместо этого здравого поступка он принялся выпытывать у заскучавшей стервы, что не так

Он был уверен, что одержал победу, когда уговорил Алку выйти за него. Позже понял, что это она выиграла последний раунд, заставив себя уговаривать. В этом заключалась коноваловская ошибка, роковая, ничем не исправимая, которая и закрепила роли в семье: он – вечно огрызающийся подкаблучник, она – ухмыляющаяся и торжествующая змея. Совершенно неестественное для Коновалова положение, и сохранялось оно исключительно потому, что прикипел он к своей стерве, так прикипел, что вырваться сил не было никаких. Год прожил с ней, второй пошел, а у него все еще скулы сводило при виде ее наготы. А когда и если Алка отправлялась в творческую командировку сроком на неделю, злая тоска накатывала, которую он водкой глушил.