Смерть и креативный директор

Сказать по правде, супруга к столичной арт-элите принадлежала весьма опосредованно – она занимала должность ассистентки костюмера при дворце культуры муниципального масштаба. Деньги за работу получала копеечные, ну а пыль, которую так ловко пускала в глаза мужикам, – и Коновалову, в частности, – стоила ей нескольких невыплаченных кредитов. Не герцогиня, короче, какой казалась ему раньше.

До замужества она проживала с маменькой и младшей сестрой в малогабаритной квартире блочной пятиэтажки на юго-западе Москвы, страстно мечтая о собственном жилье, но, за отсутствием нужных денежных средств, дальше мечтаний дело не шло.

Капитан полиции Коновалов, владеющий с матерью на двоих трехкомнатной квартирой в Сокольническом районе, был для «театральной дизайнерши» отличной партией, однако ровно до тех пор, пока в ее голове не вспыхнула идея нового и более фееричного варианта.

Но сначала она разобралась с коноваловской трешкой. Алка настояла на разъезде со свекровью, что, в принципе, было объяснимо и отчасти грамотно. Согласившись с ее резонами, мать и сын опустошили свои кубышки, чтобы осуществить приемлемый обмен. Ни молодая жена, ни теща финансового участия в проекте не принимали – за отсутствием финансов.

Анна Ильинична, в результате манипуляций с недвижимостью, сделалась владелицей однокомнатной квартиры, супруги – двухкомнатной.

В скором времени теща, оставив жилплощадь за младшей дочерью, по рабочей визе выехала в Милан, предварительно списавшись с итальянцем-работодателем, который желал русскоговорящую бонну для трех своих чад.

На третий год супружества у Коноваловых родилась дочь.

Когда Макс увидел это крошечное существо на пеленальном столике – с беззубым ротиком, сморщенным личиком, скрюченными ручками-ножками и толстым пузиком, – такая любовь его пронзила, не отпуская больше никогда, что не узнавал себя и временами пугался: а нормально ли это для мужика? Обвыкнувшись с тяготой щемящего чувства, успокоился, махнув рукой на выверты психики, но за Настю начал бояться всегда и постоянно.

И вот, когда малышке исполнилось четыре года, Алла заявила о своей идее. И не идея это уже была, а сформировавшееся намерение.

Незадолго до этого они получили весточку от Алкиной мамаши. Задним числом она сообщала о недавно состоявшейся собственной свадьбе. Теща вышла замуж за работодателя, сумев разбить крепкую итальянскую семью и внедриться в нее уже в качестве хозяйки дома, а не наемной прислуги.

Макс решил, что, потому не спешила она уведомить их о знаменательном событии, что не желала приглашать московских родичей на ритуал. Возможно, ее супруг отличался скупостью, а новобрачная не хотела конфликтов в начале супружеской жизни.

Узнав о переменах в мамкиной судьбе, Алла задумалась.

По прошествии месяца сообщила: «Я получила приглашение в Германию на три месяца. От Тимофея Полянского, я тебе про него рассказывала. Ну, как не помнишь? Я с ним на днюхе у Адели Черкасовой познакомилась, ты еще тогда отказался со мной идти, потому что, видите ли, не захотел Настьку отправлять на ночь к бабке. Молчу, молчу, ты был прав, я не права. Зато сейчас для нас всех открылась отличная перспектива. Объясняю, не горячись. Сначала нам с тобой нужно оформить фиктивный развод. Фиктивный! Не надо так на меня таращиться! И брак будет фиктивный. Как с кем? С Тимофеем, естественно. Когда я обустроюсь в Берлине, тебе приглашение пришлю. Ты тоже там женишься фиктивно. Мы с Тимкой подберем для тебя какую-нибудь фрау. Это же совершенно другой мир, Максим! Цивилизованный, развитый экономически, культурный! Там даже на пособие по безработице можно существовать лучше, чем здесь на твою зарплату».

Она выжидательно на него посмотрела.

После долгой паузы Макс произнес:

– Настенька, естественно, останется со мной.

– Так ты согласен? – живо спросила Алла, вычленив для себя главное из сказанного мужем.

Он сплюнул на пол возле ее туфли.

Она улыбнулась.

Хорошо, что у нее хватило ума в порыве радости не кинуться мужу на шею.

Через неделю Алла собрала чемоданы и отправилась к «фиктивному жениху» в его съемную квартиру в пригороде Берлина. Пресно и по-деловому они распрощались. Хотя поначалу Алка взялась тараторить, обещая часто писать и звонить. Ему было безразлично.

На душе было погано, как будто надругались над ней, горемычной, как будто осквернили. И смотреть на дочурку он теперь не мог без острой сердечной боли. Чувствовал себя виноватым перед ребенком, и, конечно, был виноват. Ведь это он выбрал своему будущему ребенку такую родительницу.

Через два месяца их развели. Максим приложил все старания, чтобы Настю оставили ему. Как выяснилось позже, можно было бы и не стараться особо – Алка брать дочь не рвалась. По службе из-за всей этой судебной мутотени – а, по большей части, из-за Алкиной эмиграции, – начались неприятности, но не это было главным. Нужно было переналаживать быт, а Максим даже в мыслях не держал подкинуть Настю своей матери.