Смерть и креативный директор

– Да. Чтобы на ходу не говорить. А в лифте связь вообще глохнет.

– И чего звонила? Соскучиться успела?

– Она сделала еще одно заявление.

– А предыдущее какое было?

– А предыдущее было по поводу камня, про который я только что тебе рассказала. По ее мнению, кто-то из оперов сунул ее бесценный амулет в кадку с фикусом, или как там его, забыла. Я ведь прибыла к Михееву в особняк, чтобы якобы разобраться с бесчинством представителей внутренних органов. Мы с ней обменялись телефонами на случай, если она вспомнит или обнаружит что-нибудь еще этакое.

– И она вспомнила?

– Да, приложила старание. Ябедничать, видно, любит. До смешного. Пожаловалась, что не может найти свои ножнички – маленькие, похожие маникюрные, которые ей до зарезу бывают нужны, когда она занимается ремонтом одежды. А еще заподозрила, что на хозяйской майке были пятна вовсе не от шоколадного коктейля. В пятницу ей разрешили доступ к рабочему помещению, которое до того дня было опечатано, и она сходу запустила стиральную машинку, в которой ожидало стирки хозяйское нижнее белье и несколько сорочек. Ну и получила на выходе в бурых разводах белую футболку. Любовь Сергеевна огорчилась и отправилась к хозяину с повинной, он ее простил, даже не взглянув на предмет разговора. Ну, а сегодня ее озарило: кто-то из сотрудников полиции, выпачкавшись в крови убитой, вытащил из стиралки первую попавшуюся вещь, вытер ею руки, а потом сунул обратно.

– Такого быть не может, – твердо произнес Коновалов.

Олеся быстро на него посмотрела и отвела глаза. Произнесла:

– Я тоже так подумала. Скорее всего, футболка действительно была заляпана чем-то пищевым, а этой Любови Сергеевне просто не хочется сознавать себя виноватой. Тем более что майку она пустила на тряпки и сейчас не знает, куда разошлись лоскуты.

– То есть предъявить ей нечего.

– Абсолютно. В этом отношении сотрудники полиции могут быть спокойны.

– Ты ей так и сказала?

– Примерно так. Я выразила сожаление, что ее жалоба принята не будет, поскольку ничем материальным не подтверждена. А по поводу пропавших ножниц, посоветовала искать лучше, и вещь непременно отыщется.

– В результате она озлилась и сказала, что все вы одним миром мазаны, и ты на их стороне.

– Как ты догадался?

Мент хмыкнул и тут же спросил:

– И кого ты решила шантажировать уликой? Заметь: шантажисты долго не живут и плохо кончают.

– Я? Шантажировать?! – возмутилась Олеся. – Коновалов, у тебя мозги только в одном направлении работают! По жизни это тебе не мешает?

– Тогда за каким фигом тебе моя старая футболка?

– Ни зачем! – почти выкрикнула она. – Я передумала!

– Передумала – что? Шантажировать? Или передумала трясти фальшивкой у кого-то перед носом, кого ты там заподозрила в убийстве, чтобы взять его на понт? Еще более глупая затея, уймись.

– Почему – глупая? – не удержавшись, спросила Олеся.

– Ну, ты точно не криминальный психолог, – сердито подытожил Коновалов. – Видишь ли, девочка, народец нынче таков, что каждый второй неврастеник. Твой фигурант может и не быть убийцей, а зубами застучит, если в его голове мысль мелькнет, что ему шьют дело. А у реального преступника может и веко не дрогнуть, поскольку зачерствел он до полного омертвения. Но действия, чтобы себя обезопасить, предпримет. Фирштейн?

– Йес, ит из, – растерянно произнесла Олеся.

– Вот и умничка, вот и молодец. Что вечером собираешься делать? Фу ты, сорвалось на автомате, извиняюсь. Хорошего вечера, короче.

Коновалов пружинисто поднялся со скамейки, завертел головой в поисках питомца. Сипло свистнул пару раз, приманивая. Плюшик подскочил, радостно виляя кочерыжкой хвоста.

– Ну, ты как, все дела переделал? – спросил его хозяин, цепляя к ошейнику поводок. – Тогда домой. Кстати, что-то я не понял.

С последней фразой он уже к Звягиной обратился.

– Вроде бы ты заверяла, что публику смешить не станешь, и никаких самодеятельных расследований не будешь затевать. Передумала? Или с самого начала врала?

Олесю покоробило хамское словечко «врала», но она воздержалась от замечаний. Она ему не мамка, чтобы воспитывать. Тем более поздно уже. Поэтому она самым размеренным тоном проговорила:

– Никаких расследований. Если я и задумалась насчет мистификации с футболкой, то с той же целью: разобраться с типажами. Все в оговоренных рамочках, не переживайте за своих коллег, господин майор. В вашей службе я вам не соперница.

Она тоже встала со скамейки, оправила воротник плаща, привычным движением повесила сумочку на плечо. Сообщила, глядя в пространство:

– Время после обеда у меня свободно. Передай, пожалуйста, Настасье, что может прийти, если ей задали что-то на выходные. Или если что-то недоделано из домашки.

– А если не задали, то, значит, прийти не может? – криво усмехнулся Максим.

– Дурак, – сказала сердито она и, развернувшись, направилась к подъезду.

«Почему это я дурак?» – обиженно подумал Максим, однако несколько сконфуженный.

«И почему он такой придурок?! – возмущенно думала Олеся, однако слегка собственной грубостью пристыженная. – Да ну его. Проехали. Нечем разве мне голову занять, как только о всяких ментах думать?»