Смерть и Возрождение (СИ)

Большое зеркало на стене пошло рябью, и сквозь него в гостиную шагнули двое мужчин. Лерой напрягся. Тот мужчина, что шел впереди — высокий, с длинными волнистыми черными волосами и светлыми глазами, в черной с зеленым одежде, с усмешкой на лице, — Лерою не понравился. Выражение лица второго было мягче, и он был рыжий — не темно-рыжий, как Оуэн, а ярко-рыжий, огненный, и тоже с длинными волосами.

— О, — сказал первый. — У вас пополнение.

— Привет, — сказал второй. — Я Дани. А это Эшу.

— Привет. Я Лерой, — кивнул мальчик. — Вы тоже сидхе?

— Только отчасти и только я, — ответил Дани.

— Грен, мы играем сегодня, или ты будешь возиться с детьми? — требовательно спросил Эшу.

— Играем, конечно, — ответил Грен.

— Эшу, а ты потом превратишься в котика? — улыбнулся Оуэн. — Лерой, Эшу такой классный котик! Тебе понравится, честно!

Лерой молчал. Он не понимал, как человек — ведь Эшу же не сидхе — может превратиться в котика. Он же больше любого кота, даже больше Киану. Куда деваются лишние куски, когда он превращается? И потом, Грен не говорил, что сидхе умеют превращаться в зверей.

Грен увел своих гостей куда-то вниз.

— Они репетируют в нижнем подвале, — объяснил Оуэн. — Мам, ну можно мы теперь пойдем на батут?

Батут Лерой увидел впервые. Это оказалась здоровская штука, и прыгать на нем было здорово. Несколько раз, когда его выбрасывало куда-то вбок и он уже думал, что сейчас улетит в кусты, он чувствовал, как его удерживают и возвращают на середину невидимые руки. Пес лежал на дорожке возле батута и смотрел на мальчиков.

Напрыгавшись, Оуэн повел Лероя в сад. Деревья в нем были молодые, но на некоторых Лерой увидел апельсины и лимоны — прямо на ветке. И эти деревья еще и цвели. А как они пахли!

Оуэн подпрыгнул, сорвал апельсин и протянул Лерою.

— Держи, — сказал он.

— А можно? Туу-Тикки не будет ругаться?

— Нет, конечно. Она ругается, только если незрелые рвать.

Лерой почистил апельсин, засовывая корки в карманы, чтобы не сорить, разделил его на две части и протянул половину Оуэну.

— Спасибо, — кивнул тот.

Апельсин оказался таким вкусным, что Лерой сначала подумал, что это, наверное, какой-то ненастоящий апельсин. Потому что купленные в магазине на вкус были совсем другие и никогда не были такие сочные. А потом он сообразил, что это в магазине были ненастоящие апельсины, а вот этот — настоящий и есть.

— А почему вы их все не собрали и не съели? — спросил он. — Вы не любите апельсины?

— Я мандарины люблю, но мы их на Йоль все собрали, — ответил Оуэн. — И мне нравится, когда на деревьях все время что-то есть. Вот сейчас цветы отцветут, мы оберем последние апельсины и съедим. Здорово, правда? Жаль, что сад совсем еще молодой и по деревьям нельзя лазить. Было бы здорово. О, а хочешь, пойдем на стрельбище?

— Ты уверен, что нам туда можно?

— Конечно! Папа же сейчас репетирует, а не стреляет.

Лерой думал, что Грен стреляет из пистолета или из винтовки. Но, конечно, сидхе не стреляют из порохового оружия. Три соломенные мишени на склоне холма были все в дырках от стрел.

— Папа стреляет из лука сидхе, — объяснил Оуэн. — Из охотничьего. Так классно! Он такой красивый! Он здорово стреляет. А мне папа не дает лук, говорит, он взрослый. Но он мне обещал, что когда мне исполнится двенадцать, то он купит мне спортивный лук и мы будем стрелять вместе. А ты будешь с нами стрелять?

— Если у меня будет лук, — ответил Лерой.

— Я тебе свой обязательно дам пострелять! — пообещал Оуэн.

— Слушай, этот Эшу… Ну, который с Греном репетирует. Они что, выступают вместе?

— Ага, на Дороге. На перекрестках. Ездят, потом возвращаются. Они так в Баллибей ездили, ну, откуда я.

— А как ты здесь оказался?

— Я сбежал, — улыбнулся Оуэн, показав дырку на месте бокового резца. — Меня бабка била, потому что я незаконнорожденный, а мама умерла. И я сбежал. Я думал, что найду маму, мне потом Туу-Тикки объяснила, что она умерла. Я забрался к папе в машину, ну, в кузов, и уснул там. А проснулся — и мы уже здесь. Грен и Туу-Тикки решили, что они будут моими родителями. А про тебя я знаю, вы с папой договорились. Тебя тоже били? Ты поэтому сбежал?

— Поэтому, — коротко ответил Лерой, не желая вдаваться в подробности.

Оуэн взял его за руку.

— Тут тебе будет хорошо, — пообещал он. — Мама и папа никого никогда не бьют, даже не ругаются. Я когда только начал тут жить, увидел бокалы, ну, которые в кухне над столом, взял вилку и начал на них играть. Они так красиво звенят! Играл, играл — и разбил два. Так перепугался! Думал, меня побьют и выгонят, дорогие же бокалы. Разревелся, и еще стекло везде. Стою на стуле и реву. Мама пришла, велела духам убрать битое стекло, обняла меня и сказала, что все это ерунда и что бокалы она новые купит. Ну и купила. А папа купил мне бонги, чтобы если мне хочется стучать, я стучал по ним.

— Моя мама бы ругалась, — признался Лерой. — А Кэри — это ее муж — дал бы мне подзатыльник и велел бы убирать все самому. Он всегда ругался, если я или Пол били посуду.

— Пол — это кто?

— Мой сводный брат.

— Сводный — это как?

— Ну, это когда мама общая, а отцы разные.