Смерть на берегу (СИ)

В темноте невозможно было бы увидеть, кто же такой прозорливый, но голос Одиссей вспомнил. Большинство своих людей он отлично знал, но не всех, в том числе и говорившего. Никандр и его брат, Клеострат появились на Итаке незадолго до "безумия" Одиссея и приезда Ахилла. Крепкие неразговорчивые парни, что одинаково умело обращались с веслом и копьем, они подошли к Одиссею сразу же после того, как тот стал собирать людей в поход и сказали, что хотели бы быть его спутниками.

 

"Что может знать о Телемоне Никандр? - думал Одиссей. - И что я знаю о нем?"

 

- Господин, - тихо окликнул подошедший к Одиссею давешний раб Аскалафа, которого, как припомнил Одиссей, звали Абант.- Мой хозяин хочет видеть тебя.

 

Одиссей кивнул и пошел вслед за ним.

 

- Скажи, - спросил Одиссей, вслушиваясь в шуршание песка под ногами идущего впереди, - ты прошлой ночью песни слышал?

 

- Нет, господин, - откликнулся после недолгой паузы раб. - Никаких песен я не слышал.

 

Одиссей спросил об этом уже всех своих людей и добрую часть минийцев. Некоторые отвечали отрицательно и тут же добавляли, что они крепко спали, некоторые, с чуть ли не с жалостью глядя на вопрошавшего, видимо, памятуя о его недужной голове, говорили, что во сне они могли и не то слышать, кое-кто подтвердил - да, пели. Слов разобрать было нельзя - уж слишком далеко распевали застольную песню, но вопили, видимо, знатно. И только трое, а теперь уже четверо отвечали коротко - нет, не слышали. Самым странным было то, что двоим из этой четверки спать было не положено, ибо они были дозорными. Строфий и Никандр.

 

- Может, ты спал? - продолжил расспросы Одиссей.

 

- Может, и спал, - не стал спорить Абант. - Мы пришли.

 

Аскалаф взмахом руки отослал раба и указал Одиссею на стоящего неподалеку уже не молодого, но все еще крепкого человека.

 

- Эвандр кое-что слышал, но не сказал тебе. Зато он сказал это мне.

 

Одиссей взглянул на Эвандра, припоминая дневной разговор с ним.

 

- А теперь решил рассказать и мне? - не отводя глаз от застывшего статуей человека, поинтересовался Одиссей.

 

- Могу сказать и я. Но лучше расспроси его сам.

 

В этот раз Эвандр отвечал охотнее, но что было тому причиной? Искреннее желание помочь? Боязнь Эриний, могущих по какой-либо причине искать его? Вино, запах которого доносил ветер и которое не только развязывает язык, но и порой навевает видения, неотличимые от происходящего?

 

- Ты веришь мне? - спросил наконец выплеснувший, словно из переполненного дождевой водой пифоса излишки, свою историю на Одиссея.