Смерть на Кикладах. Книга 2

Покончив с обедом, он решил отдохнуть и вытребовал у охранявшего его сержанта мягкий плед, которым застелил убогий лежак из кожзама, и улегся, удобно скрестив руки за головой и утомленно прикрыв глаза. Почти уже задремывая в сонной истоме, он вновь и вновь возвращался мысленно к своей прошлой жизни.

Пьер-Огюст Делоне разочаровался в себе как в художнике, когда ему еще не исполнилось и тридцати. Сколько он себя помнил в детстве, маленьким мальчиком Пьер все время рисовал, изводя огромное количество бумаги, а когда она заканчивалась, переходил на стены и обои их особняка под Парижем.

Родители души не чаяли в талантливом ребенке, единственном своем чаде, прощая ему все, и все детство и юность твердя ему о том, какие великие гены он, возможно, носит в себе. Еще бы!

Его двоюродный прадед Жюль Эли Делоне, ученик Фландрена и Ламота, блестяще окончивший Парижское училище изящных искусств и получивший по выходе из него так называемые «римские премии» – второй степени в восемьсот пятьдесят третьем году и первой в пятьдесят шестом году за картину «Возвращение юноши Товии в родительский дом», был талантливым историческим живописцем своего времени. Он искренне верил в Бога, и поэтому все его полотна, написанные на сюжеты из Священного Писания, отличались глубиной вложенного в них религиозного чувства.

Пьер-Огюст прекрасно помнит, сколько часов он провел в парижской галерее у картин «Страсти Христовы» и «Причащение апостолов», безуспешно пытаясь копировать картины прадеда.

Родители часто приводили его еще совсем юным в Церковь Пресвятой Троицы посмотреть на стенную роспись и в одну из зал «Новой Оперы», где Жюль Делоне тоже расписал несколько плафонов. Но религиозность была чужда маленькому Пьеру, лица апостолов и святых казались ему мрачными и надменными, а пылкая душа юного художника жаждала света и ярких красок. Да что там прадед с его библейскими картинами, не доживший десяти лет до двадцатого века, – были в роду Делоне художники посовременней, и какие!

Взять, к примеру, основоположника «орфизма» Робера Делоне – его дядю, который родился в восемьсот восемьдесят пятом году в Париже, женился на эмигрантке из Одессы Соне Терк, и с тех пор они жили и творили вместе, создав целое новое направление в живописи. Члены группы «Золотое сечение» и «Синий всадник», они вместе организовали парижский салон искусств «Реалите Нувель», участвовали в оформлении Всемирной выставки в Париже в девятьсот тридцать седьмом году, создав панно величиной почти в двести пятьдесят квадратных метров!

Уже значительно позже, став искусствоведом, Пьер-Огюст заметил, какое сильное влияние на творчество его дяди оказали постимпрессионисты, прежде всего Сезанн, но для молодого Пьера Робер Делоне был кумиром всей его юности.

Жена художника Соня стала крупнейшим мастером ар-деко, её находки широко использовались в дизайне, керамике, сценографии, рекламе, была известна как иллюстратор книг, разработчица узоров для тканей «от-кутюр» и театральных костюмов, работала над скульптурой, керамикой и акварелями…

Мать часто говорила ему, что его тетка – Соня Терк-Делоне – стала первой художницей, имевшей персональную выставку в Лувре в шестьдесят четвертом году! О, Франция по заслугам оценила его гениальную родственницу, вручив ей в семьдесят пятом Орден Почетного Легиона.

Пьер-Огюст родился в год смерти своей великой тетки, словно приняв у нее эстафету в искусстве. Как тут самому не стать великим художником!

Но он им не стал. Почему?

Пьер-Огюст вздохнул и нервно передернул плечами. Последнее время он все чаще и чаще задавал себе этот вопрос. Мысль эта была ему неприятна. Да и сейчас от нее в груди вдруг начало разливаться какое-то жжение, надо бы выпить еще бокал вина. Вот не хватало теперь изжогу заработать на почве нервного расстройства! Этот хам и неандерталец О'Брайен у него еще попляшет, уж об этом Пьер-Огюст позаботится! Хотя в интуиции краснорожему ирландцу и не откажешь, но все, поздно, их поезд ушел!

Победно улыбнувшись и не вставая с лежака, он протянул руку, взял со стола наполовину наполненный бокал и сделал добрый глоток вина. Стало немного полегче.

Первая причина, по которой он не стал ни великим художником, ни гениальным скульптором, заключалась в том, что там, наверху, награждая мальчика талантами, что-то напутали в небесной канцелярии и Пьер, унаследовав от своих предков в полном объеме и чувство прекрасного, и ощущение формы и цвета, композиционное чутье, ощущение перспективы и глубины, – вместе со всеми этими дарами получил настолько никчемные, корявые и дрожащие руки, что казалось, будто в нем живут два разных человека: знаток и ценитель прекрасного, художник и творец, а с другой стороны – совершенно беспомощный мазила и пачкун.