Смерть на Ниле. Причуда мертвеца

— Я тоже так думаю. Это можно смело исключить. Вам решать, старина. Сейчас ваш выход.

Пуаро между тем расторопно приводил себя в порядок.

— Я в вашем распоряжении, — сказал он.

— Там сейчас должен быть Бесснер, я послал за ним стюарда.

Всего на пароходе было четыре каюты люкс. Две по левому борту занимали доктор Бесснер и Эндрю Пеннингтон; по правому борту в первой располагалась мисс Ван Шуйлер, во второй — Линит Дойл. Следующая за ней была гардеробная ее мужа.

У каюты Линит Дойл стоял белый от страха стюард. Он открыл дверь и пропустил Пуаро и Рейса. Над постелью склонился доктор Бесснер. Подняв глаза на входящих, он что-то пробурчал.

— Что вы можете нам сказать, доктор? — спросил Рейс.

Бесснер в раздумье скреб небритый подбородок.

— Ach! Ее застрелили с близкого расстояния. Смотрите: вот, прямо над ухом — здесь вошла пуля. Очень мелкая пуля, я думаю, двадцать второго калибра. Револьвер — его держали почти вплотную к голове, видите — темное пятно, это обгорела кожа.

Снова накатило тошнотворное воспоминание о тех словах в Асуане.

Бесснер продолжал:

— Она спала, нет никаких следов борьбы, убийца в темноте прокрался к лежавшей и выстрелил.

— Ah! Non! — выкрикнул Пуаро. Пропадавший в нем психолог был глубоко оскорблен. Чтобы Жаклин де Бельфор с револьвером в руке кралась по темной каюте — нет, концы не сходились.

Бесснер уставился на него сквозь толстые стекла очков:

— Но именно так это случилось, уверяю вас.

— Да-да. Я отвечал своим мыслям. С вами я не спорю.

Удовлетворенная воркотня в ответ.

Пуаро подошел и стал рядом. Линит Дойл лежала на боку. Такая естественная, покойная поза. А над ухом крохотная дырочка с коркой запекшейся крови.

Пуаро грустно покачал головой. Тут его взгляд упал на белую стену, и он буквально задохнулся. На ее опрятной поверхности чем-то буровато-красным была коряво выписана буква Ж.

Насмотревшись, Пуаро нагнулся к телу и очень осторожно взял правую руку. На одном пальце осталось буровато-красное пятнышко.

— Nom d’un, norm d'un nom![68] — воскликнул Эркюль Пуаро.

— Э-э! Что такое?

И доктор Бесснер взглянул на стену:

— Ach! Это...

Рейс сказал:

— Дьявольщина! Что вы на это скажете, Пуаро?

Пуаро несколько раз пружинисто поднялся и опустился на носках.

— Вы спрашиваете, что я скажу по этому поводу. Eh bien, это очень просто, не так ли? Мадам Дойл умирает, она хочет указать на убийцу, и вот она смачивает палец своей кровью и пишет инициал убийцы. Да, это поразительно просто.

— Ach! Но...

Доктор Бесснер готовился заговорить, но Рейс жестом призвал его к молчанию.

— Такое, значит, у вас складывается впечатление? — врастяжку спросил он.

Повернувшись к нему, Пуаро кивнул:

— Да, все это, я говорю, поражает своей простотой. И очень знакомо, не так ли? Такое часто случается на страницах детективного романа. Сейчас это и впрямь vieux jeu[69]. Невольно начинаешь думать, что у нашего убийцы старомодный вкус.

Рейс перевел дух.

— Понятно, — сказал он. — А то я было подумал... — Он оборвал себя.

Бегло улыбнувшись, Пуаро сказал:

— Что я верю в избитые штампы мелодрамы? Однако извините, доктор Бесснер, вы что-то хотели сказать.

Бесснер возмущенно заклекотал:

— Что хотел сказать! Ф-фу! Что это все абсурд! Нонсенс.. Несчастная дама умерла мгновенно. Чтобы обмакнуть палец в кровь (а здесь, как видите, и крови мало) и написать на стене букву Ж — ф-фу! — это нонсенс, мелодраматический нонсенс!

— C’est d'un enfantillage[70], — согласился Пуаро.

— Но сделано это с каким-то намерением, — рассудил Рейс.

— Естественно, — согласился помрачневший Пуаро.

— Интересно, что стоит за буквой Ж? — спросил Рейс.

На это Пуаро незамедлительно ответил:

— За ней стоит Жаклин де Бельфор, молодая дама, которая . несколько дней назад объявила мне, что больше всего на свете желает... — Он остановился и потом размеренно процитировал: — «Приставить к ее голове маленький пистолетик и спустить курок».

— Gott in Himmel![71] — воскликнул доктор Бесснер.

С минуту все молчали. Рейс глубоко вздохнул и сказал:

—То есть именно то, что и произошло здесь?

Бесснер кивнул:

— Именно так, да. Это был револьвер очень малого калибра, возможно, как я сказал, двадцать второй. Чтобы сказать точно, нужно прежде извлечь пулю.

Понятливо кивнув, Рейс спросил:

— А когда наступила смерть?

Бесснер снова поскреб подбородок.

— Я не претендую на особенную точность. Сейчас восемь часов. Учитывая температуру воздуха вчера вечером, скажу, что она определенно мертва шесть часов, но не более восьми, пожалуй.

— Получается между полуночью и двумя часами.

— Именно так.

Помолчали. Рейс огляделся.

— Как быть с ее мужем? Я полагаю, он еще спит у себя.

— В настоящую минуту, — сказал доктор Бесснер, — он еще спит в моей каюте.

Пуаро и Рейс недоуменно переглянулись.

Бесснер закивал:

— Ach, so. Я вижу, вам не сказали. В мистера Дойла ночью стреляли в салоне.

— Стреляли? Кто?

— Молодая дама, Жаклин де Бельфор.

— Он серьезно пострадал? — спросил Рейс.

— Да, задета кость. Что можно было — я сделал, но срочно нужен рентген и правильное лечение, которое на этом судне невозможно провести.

Пуаро пробормотал:

— Жаклин де Бельфор.