Смерть на Ниле. Причуда мертвеца

— Были на берегу? — спросила она.

— Была. В лунном свете это просто сказка.

Жаклин кивнула:

— Да, прелестная ночь... на радость молодоженам.

Она посмотрела на игравших, задержав взгляд на Линит Дойл.

На звонок явился мальчик. Жаклин заказала двойной джин. Когда она делала заказ, Саймон Дойл стрельнул в ее сторону глазами и чуть заметно нахмурился.

Жена напомнила ему:

— Саймон, мы ждем, когда ты объявишь.

Жаклин что-то напевала про себя. Когда принесли спиртное, она подняла стакан и со словами: «За то, чтобы рука не дрогнула» — выпила и заказала еще.

Снова Саймон через всю комнату посмотрел на нее. Он невнимательно объявил козыри, и его партнер, Пеннингтон, призвал его к порядку.

В мурлыканье Жаклин можно было разобрать слова: «Он любил ее — и погубил ее...»

— Прошу прощения, — сказал Саймон Пеннингтону. — Идиотизм, что я не пошел в масть. Теперь у них роббер.

Линит поднялась из-за стола:

— Я уже носом клюю. Пора идти спать.

— Да, пора на боковую, — сказал полковник Рейс.

— Мне тоже, — поддержал Пеннингтон.

— Ты идешь, Саймон?

Дойл протянул:

— Чуть погодя. Может, я пропущу стаканчик на ночь.

Линит кивнула и вышла. За ней последовал Рейс. Пеннингтон, допив свой стакан, ушел замыкающим.

Корнелия стала собирать свое вязанье.

— Не уходите, мисс Робсон, — сказала Жаклин. — Пожалуйста. Мне хочется пополуночничать. Не бросайте меня одну.

Корнелия снова села.

— Девушки должны держаться друг друга, — сказала Жаклин. Она откинула голову и захохотала пронзительно и невесело. Принесли ужин.

— Давайте что-нибудь вам закажу, — сказала Жаклин.

— Нет-нет, большое спасибо, — ответила Корнелия.

Жаклин откинулась на спинку стула, качнув его. Теперь она уже внятно напевала:

— «Он любил ее — и погубил ее...»

Мистер Фанторп перевернул страницу «Европы изнутри». Саймон Дойл взял в руки журнал.

— Право, мне пора ложиться, — сказала Корнелия. — Уже очень поздно.

— Вы не пойдете спать, — объявила Жаклин. — Я запрещаю. Расскажите о себе — все-все.

— Право, не знаю... Мне особенно нечего рассказывать, — промямлила Корнелия. — Жила дома, почти никуда не выбиралась. Сейчас я впервые в Европе. Я упиваюсь тут буквально каждой минутой.

Жаклин рассмеялась:

— Да вы просто счастливица! Как бы я хотела быть на вашем месте.

— Правда? То есть... я, конечно...

Корнелия забеспокоилась. Мисс де Бельфор явно выпила лишнее. Особого открытия тут не было для Корнелии: за время «сухого закона»[64]. она перевидала множество пьяных сцен — и однако... Жаклин де Бельфор обращалась к ней, глядела на нее, и, однако, у Корнелии было такое чувство, словно та каким-то косвенным образом говорила с кем-то еще.

Но, кроме них, в комнате были только двое — мистер Фанторп и мистер Дойл. Мистер Фанторп с головой ушел в книгу, а мистер Дойл... какая-то настороженность сохранялась на его лице...

Жаклин повторила:

— Расскажите о себе все.

Что и постаралась сделать привыкшая слушаться Корнелия. Про свое житье-бытье она рассказывала канительно, с ненужными подробностями. Роль рассказчицы была ей внове. Обычно она только слушала. А тут мисс де Бельфор пожелала ее выслушать. Когда Корнелия, выговорившись, запнулась, та поторопила:

— Продолжайте. Говорите еще.

И Корнелия продолжала («Конечно, у мамы очень хрупкое здоровье — бывают дни, когда она ничего не ест, кроме овсянки...»), с горечью чувствуя, как скучны ее излияния, и все же польщенная тем, что ее слушают, даже вроде бы с интересом. Впрочем, так ли это? Не прислушивается ли ее слушательница... Нет, не вслушивается ли она во что-то еще? Да, она смотрит на Корнелию, но, может, в комнате есть кто-то еще...

— У нас очень хорошие курсы по искусству, прошлой зимой я слушала лекции по...

(Сколько сейчас времени? Наверняка очень поздно. А она все говорит и говорит. Хоть бы случилось что-нибудь...)

И, словно вняв ее желанию, это «что-то» и случилось. Только тогда это не осозналось как что-то особенное.

Повернувшись к Саймону Дойлу, Жаклин заговорила с ним:

— Позвони, Саймон. Мне хочется еще джина.

Саймон Дойл оторвался от журнала и ровным голосом сказал:

— Стюарды легли. Время уже ночь.

— Говорю тебе, мне хочется.

— Ты уже достаточно выпила, Джеки, — сказал Саймон.

Она всем корпусом крутанулась в его сторону:

— А тебе какое дело?

Он пожал плечами:

— Никакого.

С минуту она молча смотрела на него. Потом сказала:

— Что случилось, Саймон? Ты боишься?

Саймон промолчал. Он снова с деланым интересом взял в руки журнал.

Корнелия пробормотала:

— Боже, как я задержалась... мне нужно...

Она затеребила свое вязанье, уронила наперсток...

— Не уходите спать, — сказала Жаклин. — Мне тут нужна женская поддержка. — Она снова рассмеялась. — А вы знаете, чего этот Саймон боится? Он боится, что я могу рассказать вам историю своей жизни.

— Э-э... м-м... — мямлила Корнелия.

А Жаклин ясным голосом сказала:

— Понимаете, в свое время мы были помолвлены.

— Правда?

Корнелию раздирали противоречивые чувства. Ей было крайне неловко, и в то же время она была приятно возбуждена. В каком мрачном свете представал Саймон Дойл!