Смерть на винограднике

– Дюжины курильщиков с сигарами под открытым небом, теплым вечером в конце лета? Нет. Это лучше, чем составлять тебе компанию, пока ты куришь в своем «Порше», наглухо закрыв окна.

– Э, так нечестно! – возмутился Верлак. – Окна я всегда открываю.

Марин улыбнулась:

– Правильно. Только один раз не стал, да и то потому, что начался дождь. К тому же ты пообещал мне сегодня вечером вкусную еду и отличные вина, так что пойдем, пока я не передумала. Остальные жены и подружки тоже там будут, да?

– Дважды в год это дозволяется, – ответил Верлак. – Но всего два раза в год. И конечно, Пьер с Жан-Марком тоже будут там.

– Но ведь они же пара! Разве это разрешено правилами?

– Конечно, ведь в клубе состоят оба – и Пьер, и Жан-Марк, – объяснил Верлак, снимая пиджак с вешалки в холле. – И потом, сомневаюсь, что кто-то еще уже успел узнать, какие между ними отношения.

Марин подкрасила губы перед зеркалом в холле, сжала их, выравнивая помаду, потом отозвалась:

– А я уверена, что остальные уже поняли, что к чему. Не такие уж они тугодумы. – Она улыбнулась Верлаку, и он рассмеялся, понимая, что его дразнят. Признание обоих мужчин, что они любят друг друга, для него стало полной неожиданностью.

– Кто сегодня устраивает ужин для клуба любителей сигар? – спросила Марин.

– Жакоб, – ответил Верлак. – Он наполовину египтянин, наполовину француз. А работает в лондонском Сити.

– В лондонском? Почему так далеко?

– Скоро узнаешь.

Пятнадцать минут спустя Верлак въехал на своем «Порше» в высокие черные, гостеприимно распахнутые ворота.

– Какая красота! – воскликнула Марин, высовывая голову в окно. – Глупо звучит, но я просто обожаю эту подъездную дорожку!

Верлак улыбнулся и опустил стекло в окне со своей стороны. Ему был приятен энтузиазм, с которым Марин воспринимала все вокруг, вплоть до подъездной дорожки. Птицы щебетали, перепархивая с платанов на пинии, растущие вдоль обочин.

– Ты права, – сказал Верлак. – Я бывал здесь и раньше, но только поздно вечером. А теперь понимаю, что ты имеешь в виду.

Подъездная дорожка была грунтовой, две узких полосы тротуарных плиток служили направляющими для колес автомобиля. Между плитками и вокруг них росла изумрудная трава, и гость, подъезжая к дому, замечал не бетон или камень, а зелень. Почему-то от пения цикад, вечернего тепла и вида зеленой травы на глаза у Верлака навернулись слезы умиления. Автомобиль медленно прокатился по дорожке и остановился на большой, усыпанной гравием парковке.

Тщательно ухоженный «Ситроен» Пьера выглядел карликом рядом с остальными машинами, главным образом немецкого производства, причем три из четырех были внедорожниками. Пьер и Жан-Марк как раз выбирались из синего автомобильчика и сразу же поспешили к Верлаку с традиционными bise. Внимание мужчин привлек новенький серебристый «Порше Кайен».

– Чей это? – спросил Пьер. – Что-то не узнаю.

– Кристофа Шазо, – ответил Верлак. – Он рассказывал мне об этой машине, когда мы случайно встретились в «Мазарини».

Жан-Марк обошел вокруг «Кайена». Марин с улыбкой наблюдала за мужчинами.

– Вы прямо как подростки, – заметила она.

Пьер пожал плечами:

– Красивые они, что тут еще скажешь?

Верлак сбил комок грязи, прилипший к колпаку левого заднего колеса.

– Кристофу пора помыть свою новую красавицу.

– Эй, что это с Марин? – вдруг воскликнул Пьер.

Обернувшись, Верлак увидел, что Марин не сводит глаз с дома.

– Марин! – окликнул ее Жан-Марк. – Ты что, язык проглотила?

– Тс-с-с! – Марин поспешно вернулась к ним. – Услышат!

– Тебе нравятся дома, а нам – машины, – подытожил Верлак.

– Впечатляет, верно? – кивнул Пьер.

– Да, впечатляет, но не подавляет размахом, – согласилась она. – По-моему, это самый красивый дом, какой я видела в жизни.

Мужчины невольно повернулись и обвели взглядами трехсотлетний mas[19]. Этот дом, несмотря на свои размеры, – Пьер прикинул, что в нем, должно быть, спален двенадцать, – выглядел непритязательно. Казалось, свое существование он начал в виде manoir – усадьбы зажиточного крестьянина, а потом на редкость гармонично достраивался на протяжении десятилетий и веков. Каменные стены были грубыми, неоштукатуренными, ставни выкрашены светло-серой краской. Дом окружала флора Прованса – мириады оттенков зеленого и серого и отдельно стоящие высокие тонкие кипарисы. Они двинулись в обход дома – в ту сторону, откуда доносились музыка, голоса и смех. С десяток пар расположились вокруг вытянутого, плавно закругленного бассейна. Северную оконечность бассейна защищала от ветра каменная стена высотой футов пять, над стеной высились холмы с террасами виноградников. К западу от дома находился еще один, более высокий и крутой холм, где на террасах был разбит сад: небольшие, округло подстриженные живые изгороди из самшита, клумбы розмарина, тимьяна, лаванды, там и сям – средиземноморские цветы, любящие солнце, не слишком требовательные к почве и поливу и способные выдержать местные холодные зимы.

– Все они белые, – заметил Пьер, разглядывавший клумбы в компании Марин. – Я про цветы.