Смерть на винограднике

Вернувшись к окну, Полик снова заглянул в офис. В памяти всплыли обрывки разговора с Продо: «Мы оба одиночки… Мне самому требовалась помощь… Как в тот день, еще до дождей…». Полик протер грязное стекло рукавом и всмотрелся так внимательно, словно проводил инвентаризацию. Ему показалось, что в офисе стало просторнее, чем в момент его визита; инструментов на стенах теперь висело гораздо меньше – по сути дела, почти не висело. Обводя взглядом помещение, он заметил дешевый постамент, на котором стоял бюст Шарля де Голля – в углу, возле кофемашины. Но сам бюст прославленного президента исчез.

– Merde! – рявкнул Полик и ударил по стене кулаком. – Merde! Merde! Merde!

Глава 26 Два стакана «Лагавулина»

– Ты сегодня раньше, чем обычно, – сказала Марин, целуя Верлака. Потом отступила и ласково оглядела его растрепанные черные с проседью волосы, нос с горбинкой, темно-карие глаза и полные губы.

– Ты себе представить не можешь, как меня обрадовал сегодня твой звонок. – Он поцеловал ее в ответ.

– А я так обрадовалась, что чуть не расплакалась, – призналась Марин. – Вообще-то поплакала немного.

– Ты уже сообщила родным?

– Да, отцу позвонила сразу же, а он обещал передать маме.

Марин обняла Верлака, взъерошила ему волосы и крепко прижала к себе.

– А ведь было время, когда я боялась обнять тебя, – призналась она, отстраняясь, чтобы взглянуть на него. – То есть обнять по-настоящему, как близкого друга или родственника.

– Будем надеяться, что родства между нами нет, – улыбнулся он. – У меня и без того странная семья, а женитьба кузенов никогда не доводила до добра.

Марин уставилась на него, удивленная упоминанием женитьбы, пусть даже отвлеченным.

– Давай-ка еще раз обнимемся, – предложил он и обнял ее обеими руками. – Я знаю, что слишком долго держался отчужденно, и прошу за это прощения.

– Ничего, – ответила она, запуская пальцы в волосы у него на затылке. – А как прошел день?

Верлак засмеялся.

– Меняешь тему? Вообще-то я бы лучше рассказал тебе про мой вчерашний день.

Марин посмотрела ему в лицо: улыбка исчезла.

– Хорошо, – согласилась она. – А вино к рассказу понадобится? Ой, совсем забыла купить шампанское!

– Ничего, я выпью чего-нибудь покрепче. Составишь мне компанию?

– Ладно, – согласилась она. – Только разбавлю водой.

Верлак достал бутылку «Лагавулина» из шкафчика, висевшего над холодильником, разлил виски по двум стаканам, затем перенес их в гостиную, где Марин сидела на диване, листая каталог ИКЕА.

– Спасибо. – Она отложила каталог и потянулась за своим стаканом. Верлак улыбнулся, заметив, что из каталога торчат разноцветные стикеры-закладки.

– А я чуть было не позвонил тебе и не назначил встречу возле наших излюбленных каменных столов для пикника у Сент-Виктуара, – сказал Верлак.

Марин как-то неловко переменила позу, держа в руке стакан и глядя на Верлака.

– С чего вдруг, Антуан? Мы ведь обычно резервируем эти столы по большим праздникам – вроде наших дней рождения или выхода моей статьи…

– Вчера я познакомился с одной монахиней, – объявил он. – В аббатстве Жонкьер.

– Знаю его! – откликнулась она. – Мама обожает тамошний розарий. Эта монахиня – сестра мадам Даррас? Мне рассказывала о ней мадам Жубер.

– Да, – подтвердил Верлак. – Мы проговорили больше трех часов.

– Ну и ну! Должно быть, она рассказала тебе всю историю семейства Обанель.

– Вообще-то нет. Только то, что я уже знал от тебя: что отцом Натали Обанель был офицер СС. Но, боюсь, пролить свет на убийство мадам Даррас мне так и не удалось. Однако на меня самого он пролился целым потоком. Благодаря фотографии Сильви.

– Антуан… извини, но ты меня совсем запутал. Ты нашел время побывать на выставке Сильви?

– Да, и должен заметить, что твоя подруга на редкость талантлива. Так ей и передай.

– Она была бы рада услышать это от тебя лично.

– Она же меня терпеть не может. – Верлак пригубил «Лагавулин».

– Неправда! – возразила Марин. – Ну, вообще-то да, она тебя долго недолюбливала…

Оба рассмеялись, Марин накрыла ладонью руку Верлака.

– И что же тебе сказала фотография?

– Что пора жить дальше, – ответил Верлак. – А монахиня – что пора простить.

Марин придвинулась поближе к нему.

– Продолжай, – попросила она. – Простить кого?

– Моник, мою мать, моего отца за бездействие и даже по какой-то непонятной причине мою бабушку Эммелин.

– Эммелин? – удивилась Марин. – Но ведь ты обожал ее.

– Вот именно. Но она знала, что произошло, так что я должен простить ее за то, что она знала. Во всяком случае, так сказала монахиня. – Он поднял стакан. – Твое здоровье.

– И что же знала Эммелин? – продолжала расспрашивать Марин, немного раздражаясь при виде попыток Верлака свести разговор к шутке.

– Ну, про меня и Моник.

– Антуан, а кто такая Моник? Ты пару раз повторял это имя во сне.

– Пожалуй, можно сказать, что она была моей девушкой.

– И мысли о ней до сих пор преследуют тебя?

– Она была лучшей подругой моей матери, – продолжал Верлак. – Мама познакомила нас, знала, что мы… спим вместе… но ничего не предприняла. Как и отец.

– А сколько лет было Моник? Все это выглядит как-то странно.