Смерть на выбор

Лизавета с досадой щелкнула пластмассовой коробкой из-под кассеты. Вот так всегда, на самом интересном месте. Интересно, Кастальский повторил этот сакраментальный вопрос, спросил Локитова: «А кому, собственно, выгодно?» Или отмолчался? И что ответил прокурор? И куда делась кассета с продолжением — «просто Павел» решил оставить ее у себя? Или… Неизвестно. Слишком много неизвестных в этом уравнении. Но и с тем, что известно, можно работать.

— Слушай, что это за запись? — Девушка вздрогнула и оглянулась. За спиной стоял очкастый и усатый работник «Бетакама». И очки его вопросительно сверкали. Луна упала в Неву! Техник, проработавший с телевизионными камерами и телевизионными творцами много лет, так упорно затыкавший уши и закрывавший глаза, когда ему предлагали посмотреть очередное гениальное творение, сам, без просьб и уговоров, посмотрел видеозапись. Лизавета не сразу нашлась с ответом.

— Сама толком не знаю. Вот попросили поглядеть, можно ли тут что сделать.

— Это же прокурор, убитый.

Трудно оспаривать очевидное. Лизавета кивнула.

— И Кастальский, его тоже убили.

— Да.

— И что ты будешь делать?

— Еще не знаю. Может получиться передача. А может, нет. — Лизавета схватила кассету, которую дисциплинированный магнитофон, не ведающий добра и зла, выплюнул, отмотав на начало.

— Слушай, — она лихорадочно придумывала, как склонить нежданного свидетеля к молчанию, — слушай, ты никому об этом не говори. Ладно? У нас тут всякие склоки из-за этих убийств. И если начальство узнает. Сам понимаешь. — Ссылка на сообразительность собеседника — прием не слишком удачный, но ничего умнее она не придумала.

— Понимаю, — солидно и мрачно согласился инженер. Помолчал и добавил: — Если какая помощь потребуется — приходи.

Точно. Луна упала в Неву! Лизавета расцвела и, спрятав кассету, умчалась работать.

* * *

— Радуйся, гиена! — так незамысловато выпускающий редактор ответила на приветствие Лизаветы. Неподготовленный человек тут рассыпался бы в прах, но квалифицированного журналиста дезинтегрировать не так просто.

— А что случилось? — невозмутимо поинтересовалась девушка.

Самый образованный выпускающий редактор новостей, Светлана Алексеевна Верейская, общалась с подведомственными репортерами, операторами, секретарями и режиссерами посредством парадоксов. Слабонервные пугались, а остальные наслаждались.

— И что же случилось? — Лизавета копалась в ворохе бумаг на редакторском столе и старалась определить, кто из корреспондентов приготовил мину, из-за которой Верейская играет в кошки-мышки. Светлана Алексеевна, или Лана — именно Ланой называли Верейскую те, кто проработал более трех лет. При этом сохранялось уважительное обращение на «вы».

— Да уж случилось. — Кошка щурилась, наблюдая за мышкой, желто-зеленые глаза редактора насмешливо следили за Лизаветиными манипуляциями. — Сейчас, сейчас, вцепишься и вперед, — обобщать, разоблачать, куражиться.

Лизавета вздохнула. Вроде бы ничего необычного. Митинг обманутых вкладчиков очередного многообещавшего АО, две выставки, один концерт, проблемный репортаж о страховой медицине, конгресс геофизиков и очередной дружеский визит диверсионно-разведывательных катеров береговой охраны США со швартовкой — напротив все еще секретных Адмиралтейских верфей.

— И что? — Лизавета поняла — без настоятельных расспросов Верейская не сдастся.

— Пока вы ходите неизвестно где, бродите по своим личным делам, здесь в кочегарке, — Светлана Алексеевна упорно именовала обставленную голландской мебелью комнату ответственного выпускающего кочегаркой, — работа с утра кипит. Кидаем уголек в топку, в эту прорву, способную сжечь все. В ненасытную прорву.

На пороге редакторской кочегарки появился Савва Савельев, один из лучших редакционных репортеров. Высокое худое рыжеволосое существо, всегда готовое обижаться. Обида была мощным оружием в его руках. Обида помогала пропихивать сюжеты через строгое редакторское сито, обида заставляла многих и многих поставлять ему информацию, обида позволяла критиковать коллег. Савва успешно доказал, что старинная народная мудрость — на обиженных воду возят — в наши дни недействительна. Он заставил считать себя ранимым, беззащитным, отчасти беспомощным. Ему охотно шли навстречу, что, собственно, и требуется для журналистского преуспевания. Едва он вошел, застучал принтер редакторского компьютера. Скорее всего, мину заготовил именно Савва. Лизавета плотоядно облизнулась.

— Привет, Саввушка. Снял ли ты что-нибудь сенсационное?

Он тут же начал жалобно причитать:

— За что она меня так, Светлана Алексеевна? Вот вы понимаете, за что?

Все привыкли сочувствовать бедам Саввы. Формального повода обижаться не было — разве что унижающее его мужское достоинство уменьшительно-ласкательное Саввушка. Но, в конце концов, не Лизавета выбирала для него имя. Лана принялась его утешать:

— Не горюй. Они все такие, бабье. Чуть что — съедят с потрохами. А ты не сдавайся.