Смерть нас обойдет

 — Выскочка, сутенер, все дело испортил... И те, повыше, кому операцию доверили? Оберштурмфюрер! Круглый идиот! Ему теперь плевать, а как я буду оправдываться? Полицейский толком не допрошен, от лесника ни слова не добились... Ни примет, ни фамилий... Шрам?! Да у любого корпоранта на лице столько шрамов, что живого места не увидишь. И у Отто Скорцени шрам на щеке... Подлая служба, когда работаешь под началом всяких выскочек! Куда исчезли танкисты, как сумели проскочить сквозь оцепление? Девка и старуха... Зря рацию отправил! — гестаповец с досадой прищелкнул пальцами. Четко слышалось каждое слово, погромыхивание кочерги, — станции и поезда взяты под контроль, а если они в доме прячутся? И без того хлопот хватает, неделями не высыпаюсь... Бернард!

 — Слушаю, господин комиссар!

 — Свари кофе из наших запасов, да покрепче. И остальным по чашечке, чтоб не спали, — голос отдалился от камина, стал неразборчив.

   Костя передал Сергею монолог гестаповца.

 — Форма и шрам, больше они о нас ничего не знают?! — переспросил тот и, получив утвердительный ответ, повеселел. — Этого варнака отсюда нельзя выпускать. Ого, без пяти два! Если он давно не дрых, то скоро заклюет носом...

   Медленно и томительно тянулось время. Бернард принес гестаповцу кофе, и тот, удобно устроившись у камина, в одиночку громко прихлебывал из чашки. Потом повозился в плетеном скрипучем кресле и притих. Сергей придремал с открытыми глазами и очнулся, когда рядом шевельнулась Женевьева, удивился, что смутно различает очертания подземной комнаты. Струхнул, подумав, что ему мерещится, пока не сообразил: глаза привыкли к темноте. На светящемся циферблате без десяти четыре. Пора действовать, иначе проворонишь царствие небесное!

   Включил фонарик и еле успел зажать рот перепуганной со сна Женевьеве. На Костин вопросительный взгляд постучал по циферблату и приложил палец к губам. Снял, стараясь не шуметь, плащ, мундир, сбросив сапоги, решив, что в шерстяных носках бесшумней красться по дому. Автомат отдал француженке. За пояс, рядом с канадским ножом, засунул пистолет, в карманы бриджей положил по гранате. Обнял девушку, поцеловал:

 — Если че случится, не поминай лихом!

 Она будто поняла его и сдавленным шепотом напутствовала:

 — Я буду молить деву сохранить тебя.

 Втиснулся широкими плечами в лаз, повернулся к Косте и шепнул

 — А ты, чуть што, не жалей патронов и гранат, пробивайся с Женькой к мотоциклу. Не забудь шины у остальных продырявить. Ну, пока, чалдон!

   Медленно, до отказа, опустил рычаг, потушил фонарик, потянул на себя потайную дверь и скользнул в узкий проем. Затаив дыхание, с ножом в руке, на цыпочках крался по ступенькам. Поднялся до уровня пола, выглянул. У входной двери на стуле дремлет гестаповец в кожаном пальто. Голова склонилась на грудь, чуть слышен храп. Ни одна половица не скрипнула под Сергеем, когда он подбирался к гитлеровцу. Ловко зажал рот, сильно ударил ножом под левую лопатку. Судорога покорежила тело фашиста, выгнула его дугой. Подергался и затих. Парень осторожно опустил его к порогу, перевел дыхание и в прихожую, а из нее — на кухню.

   Постоял в дверях, пока глаза привыкли к зеленому свету ночника, тогда и разглядел немца. Уронив голову на руки, облокоченные на стол, всхлипывал и постанывал рослый эсэсовец. Бернард!— догадался Сергей, — тот, что зверски избивал Георга! Крадущимися шагами приблизился к черномундирнику, приноровился и изо всей силы   ударил ножом. Но с эсэсовцем пришлось повозиться, он оказался живучей, чем хлипкий гестаповец. Долго бился в руках Груздева, сучил ногами, вырывался. Когда безвольно обвис,   парень почувствовал, что взмок, а белье хоть выжми.

   Тяжело дыша, потянулся к столу за сигаретами, но пришлось отказаться от своего намерения. Мелькнула соблазнительная мысль захватить комиссара гестапо живьем, но, подумав, сообразил, что ничего нового тот не скажет, зато хлопот с ним досыта хлебнешь. Заглянул в гостиную. Спит хмырь! Откинулся в кресле, одна нога на ящике для дров, другая сползла на пол. Тощий, длинный, как оглобля. Видать, жилистый, проснется — возни не оберешься. Шагах в трех, когда крался, гестаповец приподнял голову и они встретились взглядами. Даже в неярком свете камина стало видно, как судорогой перекосилось его лицо,  рука молниеносно нырнула в карман, рот открылся для крика...

   Вытирая о полу его френча лезвие ножа, Груздев  содрогнулся от отвращения. Противно убивать сонного врага, но иного выхода не нашлось. В открытой схватке они с Костей не справились бы с черномундирной сворой. Эсэсы стреляют быстро и метко. Нечаянно разбудишь — сам в покойники угодишь. Гитлеровцы подолгу не раздумывают.

   Рука тряслась. Вытер мокрую ладонь о гестаповский френч, посмотрел на стену, где раньше висел штуцер. Пусто... С новой силой подкатила к сердцу жаркая волна ненависти: такого человека, гады, загубили! А он, дурак, еще совестью мается, когда эсэсы не щадят ни старого, ни малого, ни правого, ни виноватого...