Смерть нас обойдет

 — Какое богатство! — растерянно застыла над грудой золота и денег подошедшая  из кухни Женевьева. — О-о,  перстни! — схватила картонки и кинулась к окну, где сквозь узкую щель в завале пробивался тягучий серый лучик. — Тут ничего не видно! — разочарованно воскликнула она.

 — Иди сюда, Женька, — позвал Сергей и включил фонарик.    Девушка поднесла к его лучу перстни, и камни заиграли, будто в комнате летняя радуга вспыхнула. Глубоким, ровным красным пламенем светились рубины, зеленые вспышки источали прозрачные изумруды, ослепительно горели бриллианты, тончайшими оттенками переливались аметисты и бериллы...

 — Сказка! Волшебная сказка Шарля Перро! — вздохнула француженка й бережно положила драгоценности, вспомнив, зачем пришла: —Кушать подано, мсье!

 — Нравится? Выбери колечко получше и носи на здоровье,— предложил Сергей и протянул картонку.

 — Возьми себе на память лучшее, — перевел Костя.

 — Мне?! — поразилась девушка, но, помедлив, покачала головой. — Если бы я не знала, откуда перстни... Мне совесть спать не даст... Спасибо! Кушать, кушать... Мясо уже остыло, — и опрометью бросилась на кухню.

   Ели с аппетитом, подгонять не приходилось.  После  нерадостного вчерашнего ужина и сегодняшнего соленого гороха крошки во рту не было. Сергей, уплетая копченый окорок, вдруг со вздохом вспомнил:

 — Пирожков бы с осердием, да прямо со сковородки... Мать зимами, когда скотину резали, по утрам пекла. В избе запах, аж слюна вожжой. В печи огонь гудит, дрова потрескивают, окна и стены насквозь прокуржавели, а на полатях теплынь. Голову свесишь и слушаешь, как пирожки на сковородке шкварчат...

 — А моя мама оладьями баловала. Себе со сметаной, а мне и сестренке с растопленным маслом. Отец гречишные блины любит, чтоб толстые, ноздреватые, ореховым маслом пропитанные...

   Лица у парней опечаленно-задумчивые. Женевьева смотрела и не понимала, почему у них настроение изменилось.

 — Попробуйте «Бон», — предложила  она и подняла  бутылку,-французское красное вино.

 — Плесни нам лучше коньяку, Женька!  Костя выпил, закусил и неожиданно спросил:

 — Ты веришь, что нам удастся отсюда выбраться?

 Груздев помолчал, потыкал вилкой в застывшее консервированное мясо, допил коньяк. Поморщился от неприятного запаха и с расстановкой проговорил:

 — На Ленинградском фронте в нашей эскадрилье старшина Густо-месов служил. Всегда со своим присловьем выскакивал, мол, всех баб не перелюбишь, а стремиться надо... И нам, — голос окреп, зазвенел, — душа винтом, на карачках, живыми, мертвыми, а до своих  нужно добраться... Не в укор тебе,  Костя, нужда заставляет... Кончай со своим мягкосердием. Меня сомнут, тебе туго придется. Тебе ли, мне, а золотишко к нашим надо пронести.  Понял?!  И еще прошу тебя. Увидишь, крутят  меня фрицы, не жалей, стреляй беспощадно, до самой смерти. И Женьку не щади, и сам живым не давайся. И я вас на муки не отдам...

   Услышав свое имя, Женевьева насторожилась. Не выдержала и с обидой спросила:

 — Мужской разговор, да? А мне никакого внимания?

 — Прости, Женевьева, — спохватился Лисовский. — Спасибо за вкусный обед... Обдумываем, как лучше из Рура выбраться.

 — Обдумывайте! — разрешила она и зевнула. Разлила теплый кофе по чашечкам, добавила коньяк. Пейте, мальчики, а я посплю.

 Лисовский подавил невольный вздох. Незачем Женевьеве знать об их разговоре. Пока она с ними, крови и смертей успела за глаза понаглядеться, пусть хоть сейчас не ведает, какие опасности их впереди подстерегают.

   Девушка прибрала посуду и улеглась спать. Парни, борясь с дремотой, пересчитали слитки золота, перстни и кольца, деньги, сложили в портфель. Перебрались в кабинет хозяина квартиры, чтобы не разбудить Женевьеву разговором.

 — Куда Женька сигары подевала? — подосадовал Сергей. — И будить деваху неохота. Придется «юну» курить...

 — Шальное богатство нам привалило, — начал Костя, но Груздев нетерпеливо его перебил:

 — Не забивай им голову! Кому богатство, а нам морока... Бумажки лучше посмотри, што я у гестаповца из кармана выгреб.

Лисовский вытащил из записной книжки вчетверо сложенный листок плотной бумаги и развернул. В левом верхнем углу орел со свастикой, пониже напечатано: «Служба безопасности». С трудом разбирая торопливую скоропись, прочитал до конца карандашные заметки и попросил у Груздева зажигалку. Поджег бумажку, подождал, пока она полностью сгорит, уронил на пол, а пепел растер подошвой сапога.

 — Наши приметы со слов Вонючего Козла.   Гестапо он их не передал.

 — А чё в книжице?

   Костя мельком просмотрел первые странички записной книжки:

 — Адреса... Фамилии... Клички...  Номера телефонов... Давай поспим, - предложил он. — Ничего не соображаю,   голова   как   пустой котел.

   Сергей уснул, едва щекой коснулся подушки. Разбудила Женевьева, которая забралась к нему под перину.

 — Я замерзла, Серьожка, — жалобно проговорила она и засунула ему под мышки оледеневшие руки. — Я к тебе, как к брату, пришла... Мне показалось, что сплю на льдине, а сверху снег падает.

   Он подложил ей руку под затылок и сонно пробормотал: