Смерть нас обойдет

 — Дикошарая ты, Женька! Все у тебя, не как у людей. Дрыхни, да не дрыгайся, а то с кровати сброшу. Щекотки ужасно боюсь!

Костя поднялся в сумерках, почувствовав, как застыло тело, а во рту пересохло. Сел на край широкой деревянной кровати и увидел, что перина перекочевала на Сережкину половину. Рассердился, хотел сдернуть, да разглядел разметавшиеся по подушке золотистые волосы француженки. «Чертов чалдон! — усмехнулся парень. — Нет, чтобы самому перину принести, он с меня сонного стянул».

   Рысцой сбегал на кухню, стужа подгоняла, напился, прихватил с Женевьевиной постели волглую от сырости перину и вернулся. Угрелся у широкой Сережкиной спины, а уснуть не смог. Позавидовал соседям, похрапывающим без зазрения совести, пожалел, что не курит. Сигарета помогает время скоротать. Пока пачку достанешь, сигарету из нее выковырнешь, разомнешь, прикуришь — сколько минут пройдет! И мыслями к оранжевому огоньку прилипнешь, всякая чепуховина в голову не полезет. Составить разве Сережке компанию? Нет, не стоит овчинка выделки... Без курева Груздев бешеным делается, рычит, как тигра лютая. Вся надежда, что из Германии вскоре выберутся. К американцам или англичанам попадут, о куреве не будет заботы, а там и до русской махорки рукой подать.

   Гладко бывает на бумаге да в розовых мечтах. Эрих сомневается, удастся ли втроем дотянуть до второго фронта на речной барже. До войны местные жители запросто в Голландию на велосипедах ездили. Теперь туда наскоком не попадешь, а зима на носу. Немцы держат каналы и дороги под неусыпным досмотром фельджандармерии и фольксштурмистов. А в самой Голландии в обороне стоят танковые дивизии СС и парашютисты. Этих на кривой кобыле не объедешь, охулки на руку они не положат. И не спрячешься там по необходимости. Равнина, ветряные мельницы, деревеньки, вода сплошная, и кругом ни деревца. А выше по Рейну, на границе с Францией железобетонная «линия Зигфрида»...

 — Чё бормочешь, спать не даешь? — хриплым голосом спросил Сергей, высвобождая руку из-под головы Женевьевы. — Отекла, как деревянная стала, ничего не чувствую.

 — Зато тепло, приятно и мухи не кусают.

 — Я чё, силком ее сюда приволок? — взбеленился Груздев.

 — Шуток, чалдон, не понимаешь, — выбрался Костя из-под перины. — Ого, морозец!

 — Кисло придется, этак и задубеем.

 — Мальчики, что вы меня покинули?

 — Поднимайся, Женька, ночь длинная, еще выдрыхнешься.  Холод допекал. На месте подолгу не засиживались, сновали из комнаты в комнату, боролись на ковре...

 — Пойдем, чалдон, воздухом подышим, — предложил Сергей.

   В глубоком темно-синем небе пульсировали лохматые звезды, словно их сжимала невидимая рука. Узкая горбушка месяца тусклым серебром заливала грязно-серое покрывало, прикрывшее покалеченную землю. Где-то глухо погромыхивало, перекликнулись паровозные гудки, ржаво скрипнули трамвайные тормоза, будто серпом по нервам полоснули. На угольно-черном горизонте багровыми всплесками запылало зарево, кровавые полосы пролегли по снегу.

 — Зарница? — удивился Сергей. — Дак зима, а зарницы  по весне играют.

   И Костя не понял, откуда появились огненные всполохи. Пожары дождем и снегом прибило, что же там горит? Припомнился какой-то довоенный фильм.

 — Из мартенов сталь выпускают, — сообщил он другу.

 — Ты скажи! Бомбят союзники, бомбят, а фрицам байдужи...

 — На жилье бомбы сбрасывают, а промышленность сохраняют. Видел, от городов одни головешки остались, а заводы целехонькие стоят.

 — Чертовы буржуи! Все выгадывают,  в одно место залезут, а из другого выглядывают!

   Лисовский уловил далекий слитный гул моторов,  вслушался,  насторожился:

 — Легки на помине! Прояснило, они и поднялись.

 — Как бы нам за компанию  с фрицами парочка  бомб  не обломилась.

   По небу испуганно заметались лучи прожекторов, на куски кромсая темно-синий свод, заполошно завыли сирены, а звук моторов ширился и нарастал.  Светляками расцветали в вышине разрывы зенитных снарядов.

 — Летают сотнями, а толку как от козла молока! — зло сплюнул! Сергей. —Дристуны несчастные!

   Зонтами распустились осветительные бомбы и, покачиваясь, медленно опускались с огромной высоты, роняя белые капли. К невидимым парашютам протянулись огненные трассы, букетами раскрылись разрывы. Несколько воздушных фонарей сорвались с невидимых нитей и метеорами заскользили к земле. Моторы рычали уже где-то над головами, и парни успокоились: опасность прямого попадания им не угрожала.

   Женевьева выбежала, когда от сильных взрывов ходуном заходила  земля, посыпались кирпичи с уцелевших стен. Выскочила и остановилась как вкопанная, увидев залитый ядовито-зеленоватым светом город-развалину, зигзагами, от горизонта к горизонту, мечущиеся огненные лучи, бутонами распускающиеся разрывы снарядов, цветную пряжу трассирующих пуль. Сергей привлек француженку к себе и укрыл полой меховой куртки.

 — Жутко и красиво! — воскликнула Женевьева. — Отец рассказывал, как при бомбежке фашистскими самолетами Роттердама плавились камень и железо. В канале, где он спасался от смерти, вода обжигала. Времена меняются, теперь боши молят бога о пощаде и милосердии!