Смерть под старой ивой. Приступ жадности

– Слушай-кто-проставляется-мы-или-ты? Вот-будет-у-нас-днюха-будет-наша-очередь-а-теперь-фас-щенок. Ждем-в-подворотне.

И ребята сбежали.

«Вот уроды», – подумал Серый, разглядывая замок.

Что верно, то верно, дверь была хлипкой. От времени, ветра, солнца, соли древесина стала хрупкой и держалась-то только за счет регулярной покраски. Вот и сейчас – за каким-то лешим ее недавно выкрасили в ярко-красный цвет, Серый все руки краской заляпал. Он автоматически потер испачканные ладони о куртку – и чуть не выругался. Теперь еще и курточке почти новой хана. Благословясь, взялся за дело: выбрал место, в котором гвозди больше всего разболтались, вложил лезвие топора между древесиной и петлей, аккуратно нажал – старые гвозди, как по маслу, выскользнули из дерева. Серый осторожно потянул на себя дверь и проник внутрь.

В лавке было тепло, темно и ароматно. Прямо напротив запасного входа висели огромные кварцевые часы, показывая «23:45». Вошел, сверкнув зелеными глазами, равнодушный кот, мяукнул и убрался по своим делам, туда, где под полом шуршала мышь. Таинственно мерцали огромные бочки с мукой, солью, сахаром, баклажки с маслом. Потрескивали потухшие дрова под тандыром, сам он возвышался посреди помещения, как будто выросший из земли, пузатый, загадочный. И как будто что-то алело в нем – или, может, показалось. Бабки, они осторожные, никогда огня не оставят. Серый, сунув топор под мышку, прижал к тандыру озябшие, трясущиеся руки и затих.

Надо немного успокоиться.

«Вот сейчас, сейчас… пусть станет 23:50… нет, пусть уж еще десять минут, для ровного счета. А десять – это ровный счет? Тьфу, что за ерунда в голову лезет».

Глаза привыкли к темноте. Вот, надо полагать, та корзина со вчерашними лепешками, накрытая одеялами, стоит в углу напротив, у главной двери в саму лавку.

Краем топора Серый приподнял одеяло, потянул носом упоительный запах хлеба, кунжута и еще чего-то сугубо восточного…

Взвыла сигналка, вспыхнул свет, Серый, зажмурившись, развернулся, вскинул руки и топор, – кто-то надтреснуто взвизгнул, потом с грохотом обрушился на пол. И все стихло. А потом Серый услышал хорошо знакомый голос участкового:

– Вот те раз. И что мы тут делаем, а, Мацук?

…И снова, как и в течение долгих лет, он проснулся, трясясь в ознобе. Заклацали, как у тезки-волка, заболели зубы, которые не могли болеть – ни одного своего не осталось, все вставные. Руки тряслись, как с лютого перепою. Протянул трясущуюся длань, пробудил от сна своего верного китайского друга – ноутбук – и, как алкоголик за бутылку, схватился за работу.

Ничего. Что было – прошло, упал – поднимайся. Старые грехи уже позади, полдела сделано. Тот, кто, взявшись за плуг, оглядывается назад, – негодный человек. Теперь следует завершить начатое, а заодно и положить конец злу, хотя бы в той степени, в которой ему доступно.

А для этого необходимо добавить в серые будни еще парочку трагических случайностей.

Глава 7. Приказано выяснить

Получив санкцию руководства заниматься только делом букмекера – а именно установить, действительно ли имело место быть самоубийство, – Лев Иванович здраво рассудил: стажер Хортов, несмотря на припадки, в своем роде профессионал. И за спецификой следует обращаться именно к нему, тем более что посторонних экспертов привлекать нет ни оснований, ни нужды, ни желания.

Что до того, что мальчик с гнильцой, то это ничего. Когда речь шла о деле, собственные симпатии и антипатии полковник без проблем загонял в самый темный угол своей души. Единственное, что сейчас нужно, – это добровольное соработничество со стороны этого самого Хортова.

Можно было бы просто дать приказ, субординация есть субординация. Однако для решения нетривиальной задачи Гурову нужен был не покорный и подавленный авторитетом практикант, а сотрудничающий, горящий энтузиазмом стажер Хортов и его голова. На привлечение к работе парня пришлось потратить некоторое время и временно закурить.

Несколько задушевных замечаний, суровое мужское молчание и сочувственное хмыканье, прозрачные намеки на стопроцентное понимание – и вот уже Хортов сам, без принуждения, извлек из загашника результаты своих исследований, причем скрупулезные, довольно серьезные. Мальчишка в самом деле не бил баклуши все эти пять лет в универе, и способности к аналитике у него были. По крайней мере, дать базис для полноценного расследования он мог – и дал.

Ну а поскольку изучать статистические выкладки – довольно объемные и детальные – не было ни времени, ни желания, Лев Иванович сурово, по-мужски покаялся:

– Шурик, старому полковнику требуются пояснения.

И этот ход конем сработал. Шурик «поплыл». Они заперлись в кабинете и устроили мозговой штурм – непродолжительный, но активный. Поближе к вечеру оба появились на людях, как писали в советской прессе, усталые, но довольные. Разве что Шурик имел вид утрудившегося стажера, не первой свежести и потрепанного, а Гуров был, как всегда, аккуратен, спокоен и собран, как человек, точно знающий, что сейчас заставит делать других.