Смерть под занавес

– А почему их сразу не отправили в один детский дом?

– Я помню, что была какая-то страшная история, он накинулся на брата и стал кричать, что не будет жить рядом с убийцей. Тяжелый был мальчик, трудный, – женщина вздохнула.

– У вас сохранились фотографии?

– Да, в личных делах. Пойдемте, я покажу их вам.

В небольшой комнате пахло смородиновым листом и крыжовником. Около окон висели связки сушеных грибов.

– Делаем запасы, – Раиса Олеговна вынимала из шкафа черные папки и складывала их в стопку. – Старые дела, сейчас найду.

– Какая душистая смородина.

– У нас сад небольшой. Все сами выращиваем, помощи ниоткуда не ждем.

– Спонсоров нет?

– Сколько их, домов детских, в России, а сколько спонсоров? То-то и оно. А потом, это чаще всего во время предвыборной кампании делается, когда надо объявить народу, что ты заботишься об обездоленных и сирых. Показуха одна. А мы живем. Вот, нашла, смотрите.

С фотографии на Катю смотрел темноволосый мальчик с напряженным взглядом. Она видела его явно в первый раз. Он не напоминал ей никого. Обыкновенный мальчик, каких тысячи. Мальчик-убийца, в столь юном возрасте познавший вкус крови.

Неожиданно всплыли в памяти слова чудовища Чикатилло, который на вопрос, зачем он убивал и пил кровь своих жертв, ответил: "Эх, начальник, если бы ты хоть раз попробовал…" Иногда ненависть, вспыхнувшая в детстве, преследует всю жизнь, и хочется избавиться от нее любой ценой…

– А вот фотография его младшего брата в пят-надцатилетнем возрасте. Фотографию нам прислали, когда Кеши здесь уже не было. – На Катю смотрел Рудик. Это был, без сомнения, он. Под другим именем.

– А кто усыновил Кешу? Никакой информации об этом нет?

– Тайна усыновления. Я только помню, что у них погиб сын, очень похожий на него.

Наступило молчание. Небо постепенно светлело, золотистый свет разливался над верхушками деревьев.

– Вы когда-нибудь пили сбитень?

Катя подняла на Раису Олеговну удивленные глаза:

– Н-нет.

– Значит, вы не россиянка. Давайте я вас угощу. Аромат – с ног сшибает.

* * *

Его мысли все чаще и чаще возвращались к несостоявшемуся свиданию. Только подумать, что оно могло закончиться… его смертью. Правда, он когда-то близко видел смерть. Очень близко. Воспоминания вставали перед ним такими яркими, ожившими картинами, словно все это было вчера, а не много лет назад.

Он хорошо помнил это темно-бордовое платье. Оно навсегда врезалось ему в память, и он не мог вытравить из нее переливы бархата и блеск фальшивых жемчужин. Большие темные глаза матери смотрели на него с презрением. За кулисами в перерывах или после спектакля она всегда торопливо пропускала стаканчик-другой и выходила на поклоны уже раскрасневшаяся, бессмысленно улыбаясь и прикрывая глаза. Он не ходил на ее спектакли. Его буквально выворачивало от приторно-сладкого запаха искусственных цветов и пудры, которой мать обильно посыпала лицо, отчего оно было похоже на японскую маску.

В тот день она сидела в своей гримерной, уронив голову на руки. Она даже не услышала звука его шагов. Однако, почувствовав чье-то присутствие рядом, пошевелилась. Наверное, подумала, что это кто-то из поклонников или знакомых. Его охватила животная злость. Он уже и не помнил, зачем пришел сюда. Перед глазами стоял какой-то туман. Он подошел ближе. Мать была мертвецки пьяна. И тогда он увидел ЭТО, почти игрушечный ножик из театрального реквизита. Но он знал, что нож – настоящий. Он взял его и медленно провел по лезвию пальцем. На нем выступила кровь…

…Теперь он знал, что надо делать. Затаив дыхание, он на цыпочках подошел к матери почти вплотную и взял ее за руку. Рука была теплой и безжизненной. Мать что-то пробормотала, но он не разобрал слов. Он поднес руку к свету и… точным, рассчитанным движением сделал несколько надрезов на вене, которая вздулась около запястья. Быстро отпустил руку и взял другую…

Никто ничего не видел, но все это было очень опасно… И тут он вспомнил о другом мальчике, чьи глаза неотрывно смотрели на театральную сцену. Глаза, полные обожания и восторга. О мальчике, который пропадал в театре все дни. Наверняка он и сейчас где-то рядом. Надо во что бы то ни стало разыскать его, пока есть время.

Все произошло очень быстро. Он нашел его, своего брата, с силой ударил по голове, а потом поволок в гримерную. Там он всунул в его руку маленький серебристый ножик и положил на пол рядом с матерью. Кровь стекала брату на брюки и рубашку. Он был уверен, что сюда придут не раньше чем через час или полтора. Все знали, что его мать не любила, когда ее беспокоили после спектакля.

"Театральное убийство". Он усмехнулся, да, это хорошее название для какого-нибудь спектакля или книги – "Театральное убийство"…

* * *