Смерть после

– Очень типичная аргументация, – сказал Бродвуд серьезно. – Но оставим это. Подведем итог ваших рассуждений. Если кратко: человек, которого, мы ищем – европеец, вхож в офицерские круги, смыслит в христианстве – Хорнсби, так ведь это ведь вы! Вы мусульманин, но мусульманин, который прежде был христианином и, несомненно, разбирается в христианской мифологии, раз уж ваш дядя пастор. Вы разведчик, значит, знаете все обо всем. То, что вы европеец вообще не вызывает сомнения. Логика такая сука.

– Кое о чем вы забыли, – и глазом не моргнув, сказал Хорнсби, – этот человек находится в вашем расположении, здесь в пальмовой роще – а моя палатка у самого Нила.

– А от кого мы узнали, что убийца у меня? Не от того ли бишарина, которого позвали вы, Хорнсби? К тому же он лопочет по-арабски. Только вы понимаете о чем.

– Не только я. Многие офицеры знают арабский. Сулейман, действительно, указал сюда.

– Дикарь может быть с вами заодно.

Хорнсби вздохнул.

– Все это просто нелепо.

– Зато остроумно, – просиял Бродвуд. – Представьте сейчас, что Ангел Смерти это вы. Просто попробуйте. Вы убили Бордо и Торна, напустили страху – что будете делать дальше?

– Затаюсь.

– Вот как? Думаете, того, что сделано достаточно?

– Думаю, глупо лезть на рожон, когда тебя ищут. Можно наделать ошибок.

– Наш друг не из тех, что допускает ошибки, – возразил Бродвуд. – Смелости ему не занимать, даже не сомневайтесь. Он будет убивать, и убивать по той же схеме: день первый – явление, день второй – убийство. Лагерь на грани паники, еще одна загадочная смерть станет реквиемом по боевому духу армии. Начнутся дезертирства. Среди высшего командования тоже. У меня две гипотезы насчет дальнейших действий нашего противника: первая – он попробует убить еще кого-то из офицеров, того, чью смерть никак не удастся удержать в тайне; вторая – сначала он нанесет ущерб тем, кто занимается его поиском, то есть сперва напугает, потом убьет кого-то из нас.

– Вы серьезно? – Хорнсби прищурился. – Полагаете, занимаясь расследованием, мы подвергаем опасности наши жизни?

– Разумеется. И нам на руку, если он будет действовать по второй схеме. Первый вариант мы должны пресечь. Особенно важно, чтобы ничего не случилось с Китченером. Впрочем, наш генерал сейчас для убийцы, кем бы тот ни был, недостижим. Лорд Китченер теперь носа не покажет из штабной палатки. С сегодняшнего дня он, скорее всего, даже удвоил свою охрану, я прав?

– А откуда…

– Он рассказывал, что кто-то покушался на его жизнь?

– Что?! Нет.

– Разумно с его стороны. Тем более на деле никакого покушения не было. Но пусть думает, что ему угрожает опасность. Чувство ложной безопасности всегда губительно.

– Я не вполне понимаю…

Глаза Бродвуда засияли лукавством.

– Китченер был у меня этой ночью, – заговорил он. – Явился без охраны, практически без маскировки. Ночью лагерь охраняют только в центральной части и на границах, прошмыгнет тень, воткнет стилет под ребра – и лордом меньше. Китченер добыча слишком жирная, чтобы распыляться на мистификации – совсем не обязательно Ангелу Смерти являться к нему за день до убийства, куда удобней сразу приступить непосредственно к финальной части спектакля. В каком бы контексте не был убит сердар, его смерть перечеркнет нашу кампанию. Поэтому я разыграл перед Китченером сценку сорвавшегося покушения. Теперь он вряд ли решится на еще одну подобную вылазку. Он великолепный полководец, но порой чрезмерно самоуверен. Никаких бы нравоучений его гордость не потерпела, но такое маленькое внушение… – Бродвуд ухмыльнулся и пригубил вино.

– Вы поразительный человек, полковник, – немного помолчав, сказал Хорнсби.

– И дьявольски хорош собой, между прочим. А вы, боюсь, на грани алкоголизма, – Бродвуд допил вино и вновь наполнил бокал.

* * *

– Полковник Бродвуд, капитан Джонсон и лейтенант МакМиллан по вашему приказанию прибыли, – у входа в палатку замерли в стойке смирно два кавалерийских офицера.

Их красные мундиры были расстегнуты, белые шлемы они держали в руках. Капитан Джонсон был почти такого же роста и сложения, как Бродвуд, кожа его была светлой, а волосы русыми, он был добропорядочен, добросердечен, и просто добр, производил благоприятное впечатление на мужчин, но обычно не производил никакого впечатления на женщин. Лейтенант МакМиллан тоже был долговязым, отличался худощавостью столь непомерной, что создавалось впечатление, будто его иссушила тяжелая болезнь. Глаза у него были маленькими, нос заостренным, черты лица – классика, волосы – солома: как по цвету, так и по характеру укладки. Все его жесты были наполнены особым утонченным изяществом – скорее нелепым, чем высокопарным. Он всегда держал осанку, говорил с налетом высокомерия, тоном всезнающего умудренного жизнью человека. Был потрясающе глуп.