Живя в Ричмонде, она не только привыкла не думать о деньгах, но и обзавелась некоторыми представлениями о роскоши. Оставшись вдовой после нескольких лет брака, она была вполне довольна жизнью, но совершенно к ней не приспособлена. Ее доброжелатели волновались за нее больше, чем она сама. Совсем ни с чем она не осталась, что правда, то правда, но она как будто и не подозревала о том, как мало имеет. Отец Анны уговорил ее принять от него небольшую пенсию, а после своей смерти оставил ей годовую ренту. Анна отсылала миссис Геккомб одежду, которую она больше не носила, и разные безделушки. Миссис Геккомб тем временем даже с некоторым удовольствием зарабатывала себе на жизнь: давала уроки игры на пианино в Силе и Саутстоне, разрисовывала подставки под тарелки, абажуры и другие предметы, а то и пускала в дом жильцов, но открытый всем непогодам дом, рев моря на галечном берегу и безжалостные манеры юных Геккомбов почти всегда делали пребывание жильцов очень недолгим.
Юные Геккомбы помогли ей тем, что выросли и стали сами себя обеспечивать. Дафна работала в библиотеке, а Дикки – в банке, в Саутстоне, в четырех милях от Сила. Жили они по-прежнему дома, но теперь тоже вкладывались в расходы. Места эти им подыскали друзья доктора Геккомба из гольф-клуба, миссис Геккомб утруждаться не стала. Ее идеи были, разумеется, куда грандиознее: ей хотелось, чтобы Дикки стал военным, а из Дафны она пыталась вылепить вторую Анну. Когда она только-только взяла их под крыло – а она и замуж-то вышла, наверное, по большому счету ради того, чтобы взять их под крыло, – юные Геккомбы были неотесанными юнцами, совсем не такими детьми, которых она вытерпела бы, будь она их гувернанткой. Они и выросли невоспитанными, несмотря на все ее старания. Все дело было в том, хотя говорить об этом было не принято, что первая жена ее мужа была очень «не очень». Но, благодаря своему добродушному характеру, миссис Геккомб поладила с этими молодыми людьми, которые так и жили дома, просто потому что с ней им было уютно, потому что все их друзья жили поблизости, потому что посмотреть мир им совершенно не хотелось. Вскоре им надоело подшучивать над ее жильцами, и поэтому когда они сами смогли отдавать ей по пятнадцать шиллингов в неделю, то попросили жильцов больше не брать. После этого дома стало тише.
Когда Дафна и Дикки Геккомб не работали, они, вместе с остальной своей веселой компанией, пропадали на катках, в кафе, кинотеатрах и танцевальных залах. Они были заводилами и всеобщими любимцами, поэтому другие люди только рады были платить за них. Прибрежное общество, даже не в сезон, превосходно подходит молодым людям, если они выросли бойкими и довольными жизнью весельчаками. Сил был тихим городком, но отсюда часто ходили автобусы до Саутстона – города, что может похвастаться, и небезосновательно, всевозможными развлечениями.
У самой миссис Геккомб в Силе-он-Си тоже имелись друзья. Прибрежное общество было коммерсантским и не самым изысканным: почти все ее друзья жили в таких же прехорошеньких особнячках с балконами или в солидных домах с фронтонами, стоявших на холме. И она, по правде сказать, нашла тут себе ровню. Она участвовала в благотворительности, пела в местном хоре. Если бы она еще не переживала о том, какими заурядными личностями вырастут ее приемные дети, жизнь ее была бы совсем безмятежной. Она радовалась тому, что ей удалось выйти замуж, и не жалела о том, что ее браку настал конец.
Посадив Порцию на поезд, отправлявшийся с Чаринг-Кросс, Матчетт бдительно следила за носильщиком, который грузил багаж. Когда поезд тронулся, она несколько раз махнула ему вслед: рука в нитяной перчатке будто чудной семафор. Она дала Порции коробочку леденцов, но наказала не объедаться. Пока они ехали в такси, Матчетт держалась так, что вместе с ней помрачнел и день, – будто туча, которая заволокла все небо, хотя дождь, скорее всего, так и не прольется. Казалось, будто веки у нее набрякли – можно подумать, вот-вот расплачется. Она до того безупречно изображала преданную служанку, которая провожает на поезд юную госпожу, что Порция решила: теперь-то, из-за Эдди, дверь между ними захлопнулась окончательно. Леденцы в киоске Матчетт покупала и вовсе с каменным лицом, чтобы Порция не вздумала ненароком ее неправильно понять. Она сказала:
– Мистер Томас вам бы их тоже купил. Они жажду хорошо утоляют, лимонные леденцы эти. А то когда еще вам удастся выпить чаю.
Когда поезд, запыхтев, тронулся, Порция была этому только рада. Она засунула по леденцу за каждую щеку и принялась листать книжку. Она впервые ехала куда-то одна и долгое время не решалась поднять глаза на других пассажиров, боясь, что не сумеет поглядеть на них как бы невзначай.