Смерть в Кесарии

— Ну, может быть, что-нибудь необычное? Я имею в виду — в поведении этого господина.

Левин почесал бороду.

— Ч-черт его… Ты лучше скажи, что именно тебя интересует?

— Что меня интересует? — теперь задумался сам Розовски. — Например, каким он тебе показался. Ты ведь имел возможность долгое время его разглядывать. Он нервничал? Суетился? Знаешь, бывает, у человека в душе что-то происходит, и он просто не может усидеть на месте.

— Знаю, знаю… Н-нет, не сказал бы, — с некоторым сомнением в голосе произнес Яаков Левин. — Так, разве что…

— Что?

— Глаза были тоскливыми. Как у собаки, понимаешь?

— Понимаю.

— Но это только в тот день, когда я его рисовал.

Натаниэль осмотрелся. Видимо, вон там кафе, упоминавшееся Габи Гольдбергом. Кстати… Он вытащил из кармана заранее приготовленную фотографию стажера.

— Скажи, Яша, у тебя, по-моему, хорошая зрительная память…

— Не жалуюсь, — коротко ответил художник.

— Вот этого парня ты здесь не видел?

Левин взглянул на фотографию, подумал немного.

— Видел?

— Часто.

— С ним не видел? — Натаниэль кивнул на портрет Розенфельда.

— С ним — нет. Обычно этот парень ходит с такими же ребятами… Хотя нет, как-то раз он был с другим. Совсем недавно. Я запомнил, потому что уж очень они были разными. Я их встретил возле кафе.

— Какого кафе?

— А вон, у Шломо, — художник показал на ближайшее уличное кафе. — Вон там они сидел, за крайним столиком, видишь? Вон, где сейчас две девицы животики надрывают. Он сидел ко мне вполоборота, а второй парень…

— Минутку… Розовски предостерегающе поднял руку. — Ты точнее не можешь сказать? Когда именно это было?

— Дай сообразить… — Левин задумался. — По-моему, это было в четверг, несколько недель назад. Нет, в пятницу утром, точно!

— Ты ничего не путаешь? Они были здесь именно в пятницу?

— Ничего я не путаю, — художник обиделся. — Не забывай, что у меня зрительная память профессиональная. И потом, пятница — особый день.

— Ладно-ладно, я тебе верю… Они ушли вместе? — спросил Натаниэль.

Левин немного подумал, отрицательно качнул головой.

— Нет, этот… Который постарше… Он ушел раньше. И физиономия у него была весьма довольная. Прямо-таки сияющая. А второй остался за столиком.

— Ты хорошо запомнил того типа, который был в кафе вместе с Розенфельдом?

Художник пожал плечами.

— Более-менее, — ответил он.

— Та-ак… — Розовски закрыл папку. — Ты можешь описать его?

— спросил он.

— Кого?

— Того, кто был здесь вместе с парнем.

— Лучше я его нарисую. Словами трудно.

— А сколько ты берешь за портрет?

— За портрет? — Левин улыбнулся. — Смотря с кого. Когда сто шекелей, когда триста. А что?

— Сможешь нарисовать?

— За сколько?

— За пятнадцать минут.

— За сколько шекелей? — повторил Левин.

— За триста.

— За триста — смогу.

— Действуй, Яша, — сказал Розовски. — А я пойду, поболтаю с Шломо.

— Не забудь пиво! — крикнул ему вдогонку Яаков. — У Шломо, кстати, вполне приличное.

— Не забуду. Работай.

16

Натаниэля не оставляло странное чувство: ему казалось, что совсем недавно он держал в руке оба конца этой разорванной цепочки, и вдруг упустил их. И что произошло это во время визита в университет. Собственно, только ради того, чтобы попытаться вновь найти этот разрыв, он и решил провести целый день дома, в спокойной обстановке, без спешки и суеты агентства.

Ему вдруг пришло в голову, что он давно мечтал о дне отдыха и безделья. Хотел поваляться на диване с книжкой и чтобы никто не отвлекал. Со стороны сейчас это именно так и выглядело. Разве что книжка толстовата. Розовски бросил взгляд на увесистый фолиант. Раскрыл книгу, рассеянно перелистал. Да, с такими книгами на диване не валяются. Он отложил книгу в сторону, поднялся лениво прошелся по комнате. Что же, все-таки, ему тогда почудилось — в лаборатории Гофмана? Как будто разгадка дела показалась вдруг совсем простой, и… Едва он это подумал, зазвонил телефон. Розовски досадливо поморщился — и дома нет покоя, поднял трубку:

— Слушаю.

— Я звоню уже третий раз, ты же собирался сегодня быть дома, — сказала мать.

— Просто вышел пройтись, — ответил Натаниэль. — Хотел немного проветриться. Как ты себя чувствуешь?

— Как я могу себя чувствовать? Нормально я себя чувствую. Софа тебе привет передает. Обижается, что ты не приехал вместе со мной. Высадил возле дома и укатил.

— Я был занят. Передай ей мои извинения.

— А что ей твои извинения? Я сказала, что ты побудешь немного в следующий раз. Когда приедешь за мной. Ты же приедешь за мной? — встревожилась вдруг мать.

— Конечно приеду, не волнуйся. Ты только позвони заранее.

— Позвоню… Натан, тут у соседей такое несчастье…

— А что случилось? — Натаниэль понятия не имел, о каких соседях идет речь.

— У Доры… Ты помнишь Дору?

Натаниэль промычал что-то неопределенное, что при желании можно было принять за утвердительный ответ.

— Ну вот, у Доры, у ее мальчика оказалась эпилепсия.

— Кошмар, — искренне сказал Розовски.

— И знаешь, как это узнали?

— Как?

— Он играл с юлой на улице.

— С чем играл?