Смерть в Миракл Крик

В ее словах не было ничего волшебного, по значению они ничем не отличались от того, как сказал он. Но ей хотелось его мучить, медленно, в знак мести за ее раздражение. Только зачем? В тот день она была уверена, что он до сих пор (после четырех лет социальной терапии!) не умеет читать социальные сигналы. А сейчас, вдали от него, вдали от того момента, она осознала, что с тем же успехом могла бы воспринять его смех за попытку поднять ей настроение, или игривость, с какой любой нормальный восьмилетка будет общаться со своей вспыльчивой мамой. И как она тогда не заметила, что его описание дороги как «древесного тоннеля на американских горках» было проявлением творческого начала? Возможно ли, что все черты, которые она воспринимала как остатки аутизма, были не более чем незрелостью, присущей детям, которую большинство мам считают то очаровательной, то раздражающей, в зависимости от настроения? Только вот Элизабет – из-за прошлого Генри, из-за того, что она всегда была такой уставшей, – злилась от всего, что он делал.

На дорогу выскочила белка, она легко уклонилась. Она привыкла к зверушкам здесь, видела по меньшей мере по одной в день прошлым летом. Собственно, именно тут, прямо за поворотом олень заставил ее принять решение бросить ГБО за несколько часов до взрыва. Она ехала домой после утреннего сеанса, вся поглощенная мыслями о демонстрантах, их угрозах, ее ссоре с Китт, отчего слишком поздно заметила оленя, и ей пришлось затормозить о камни на обочине, что повредило балансировку колес. Машину стало шатать на дороге. Приехав с Генри в лагерь, она задумалась, когда же у нее будет время загнать машину на сервис, особенно учитывая тот факт, что она два часа изучала пожары в камерах ГБО на листовке демонстрантов, прежде чем сделала вывод, что правила Пака (только хлопковая одежда, никакой бумаги, никаких металлических предметов) необходимы, чтобы предотвратить аналогичные происшествия. Она посмотрела на расписание на тот день, висевшее на стене:

7:30 – Выехать на ГБО (Г завтракает в машине)

9–10:15 – ГБО

11–15 – Лагерь (купить продукты, приготовить Г обед)

15:15–16:15 Речь

16:30–17 Упражнения по удержанию взгляда

17–17:30 – Д/з по определению эмоций

17:30 – Выехать на ГБО (Г обедает в машине)

18:45–20:15 ГБО

21–21:45 – Дома, сауна, душ

Выискивая пробел в расписании, она впервые подумала, как такой график должен выматывать Генри еще сильнее, чем ее саму. Она не могла вспомнить, когда он в последний раз ел за столом, а не в машине по дороге на одну или другую процедуру. Все, от занятий по развитию речи и ортопеда до интерактивного метронома и нейронной обратной связи, каждый час без сна был расписан, занят отработкой речи, письма, зрительного контакта – всего того, что тяжело ему давалось. И Генри никогда не жаловался. Просто делал, что говорят, прогрессируя день за днем. А она не замечала, как это само по себе потрясающе для ребенка, она думала только о жалости к себе и злобе на него за то, что он не был таким ребенком, о каком она мечтала: общительным малышом, любящим обниматься, с хорошими отметками и кучей друзей, то и дело зовущих его поиграть. Она обвиняла Генри за аутизм и за ее слезы, расследования и постоянные разъезды, вызванные им.

Она снова посмотрела расписание и представила себе, что в нем ничего нет, кроме лагеря с 9:30 до 15:30. День без спешки, без опозданий, без криков, чтобы Генри, ради всего святого, перестал считать ворон и пошевелился. День, когда она сможет целый час ничего не делать, просто отдохнуть – вздремнуть, например, или посмотреть телевизор. И, что важнее, Генри сможет поиграть или покататься на велосипеде. Разве не это ему нужно, как неустанно твердили демонстранты и Китт? Она написала в блокноте: «Больше никакого ГБО!», и подчеркнула с такой силой, что ручка прорвала бумагу. Обводя слова в кружочек, она почувствовала вдохновение в каждом органе, зависла в состоянии невесомости, и поняла: ей пора остановиться. Остановить терапии, лечения, всю беготню. Остановить ненависть, обвинения, боль.

Остаток дня она провела в лености. Она позвонила речевому терапевту и отменила занятие (даже успела за два часа до назначенного времени и избежала штрафа). Она забрала Генри из лагеря в обычное время вместе с остальными детьми, наверное, в третий раз за все время. Они поехали прямиком домой и вместо того, чтобы заниматься развитием зрения и социальных навыков, она разрешила ему плюхнуться на диван с миской органического мороженого на кокосовом молоке и смотреть что угодно (в пределах разумного: только каналы Дискавери и Нейшнл Джеографик), а сама изучала правила по отмене других посещаемых им занятий – как же их было много! – и отправляла одно письмо за другим с требуемым сообщением.