Смерть в Миракл Крик

Тогда это и произошло, по дороге к дому. Злость за собственную былую беспомощность смешивалась со стыдом, сумма эмоций вместе с головной болью овладели ею, и она увидела небольшую белую палочку позади ангара. Сигарету. Размещенную идеально, чтобы разжечь огонь, который сожжет ангар и уничтожит «Субмарину Чудес». Огонь, о каком она мечтала всего неделю назад.

Идея родилась в тот день, когда ей исполнилось семнадцать. Сразу после того, как Мэтт сбежал после пьяной ночи, завершившейся Этим (она не могла никак это назвать), она спряталась в своем укромном местечке среди плакучих ив, полусидя, полулежа у камня, куря одну сигарету за другой, стараясь не расплакаться, сдержать тошноту.

Докурив третью или четвертую сигарету, она выбросила ее и протянула руку за следующей. Она хотела зажечь ее как можно быстрее: ей нужен был дым, чтобы заглушить запах, засевший в ноздрях, смесь тошнотворной сладости персикового шнапса и жгучего рыбного привкуса спермы. В то же время ей нужно было удерживать голову и тело максимально неподвижными, чтобы мир вокруг не кружился и алкогольная смесь в животе не уронила ее. Пальцы все еще дрожали, трудно было смотреть, не поворачивая голову, и, зажигая спичку, она ее уронила.

Она не разгорелась, поскольку упала рядом с водой и тут же потухла. Но переведя взгляд на землю, Мэри заметила язычки пламени в метре от себя: видимо, сигарета, которую она выбросила чуть раньше, попала на кучу листьев. Она знала, что надо затоптать огонь, но что-то ее остановило. Она припала к земле и смотрела на пламя – оранжевые, голубые, черные всполохи крутились и росли. Мэри вспомнила, как губы Мэтта впивались ей в губы, а его язык прорывался сквозь ее губы и заталкивал ее «нет» глубже в горло. Она вспомнила, как он сжал ее пальцами свой пенис, использовал ее руку просто как инструмент, чтобы качать и давить, водить вверх и вниз. Каждое движение сопровождалось кряхтением, от которого воняло полупереваренным персиком, от которого она кашляла в его язык. Вспомнились и теплый тягучий поток спермы, все еще ощущавшийся на руке, даже несмотря на то, что она оттирала ее в ручье до красноты, и вмятина от молнии белой линией поперек руки. Она вспомнила, как глупа была, разговаривая с одногруппниками с курсов. Все они сказали, что не могут прийти к ней на день рождения, и она ответила, что это не беда, все равно она встречается с парнем, с врачом. А когда они стали дразниться, сказали, что это просто старый извращенец, которому нужен только секс, она заявила, что он – истинный джентльмен, друг, который заботится о ней, выслушивает ее жалобы, которому и самому сейчас нелегко. Они посмеялись, назвали ее наивной, и оказались правы.

Она вылила остатки шнапса в огонь. Там, куда он пролился, языки пламени взвились, и она ощутила дикое счастье, что пламя коснется ее, поглотит ее, уничтожит все. Мэтта, друзей, родителей, жизнь. Ничего не останется.

Огонь почти мгновенно потух, предсмертный всплеск длился всего секунду, и она перед уходом убедилась, что ничего не осталось. Но позднее вечером, когда она уже спала в комнате, ей снился огонь, пламя из ивовой рощи распространялось, охватывало ангар и уничтожало дело, которое связывало их с ненавистным ей городком и с мужчиной, который в ее мечтах должен был исчезнуть. После пробуждения следующим утром она об этом больше не задумывалась, постаралась стереть из памяти все события того вечера, сосредоточиться на экзаменах, поступлении в колледж и поиске жилья в Сеуле. Но теперь, почти неделю спустя, вот оно, прямо рядом с ангаром: сигарета торчит из пирамидки палочек и сухих листьев, точно в центре открытого коробка спичек. Выглядело подарком ей, пожертвованием. Словно судьба звала ее, приглашая зажечь сигарету, призывая подойти, не сдаваться. Ведь это ровно то, что нужно ей прямо сейчас, спустя несколько минут после унизительной сцены, когда жена Мэтта кричала и обзывала ее потаскушкой и шлюхой, когда стыд и злость пронизывали ее внутренности. Просто сжечь все, уничтожить.

Она подошла ближе. Медленно, осторожно, как к миражу, который вот-вот исчезнет. Она склонилась и протянула дрожащую руку к сигарете. Где-то на задворках сознания она отметила, что сигарета обгорела, словно кто-то зажег ее, а потом потушил, пока не загорелась вся кучка. Только позднее она задумалась, кто и зачем это сделал. Проснувшись потом в больнице и на протяжении всего следующего года она мучительно искала ответ. Но в тот момент ей было все равно. Это не имело значения. Важно было только то, что сигарету надо было зажечь, кучка должна была загореться. Она вспомнила, как взметнулось пламя у ручья от соприкосновения со шнапсом, вспомнила теплый уют огня, и ей захотелось снова это испытать. Это было ей необходимо.