Смерть в Миракл Крик

Они попробовали подняться, но от опьянения запутались, ее бедра вжались ему в пах, у него встал. Он старался удержаться, напоминал себе, что ему тридцать три, а ей семнадцать, это наверняка тяжкое преступление. Только вот он не ощущал себя на тридцать. Это не было обычное «Я не ощущаю своего возраста», он чувствовал себя как подросток-волонтер из больницы, удивляющийся обращению «сэр». Наверное, дело было в персиковом шнапсе. Не столько в самом алкоголе (хотя он тоже сыграл свою роль), сколько в том, как он обжигал горло и горячо растекался внутри, оставляя сладкий липкий привкус во рту и необычные ощущения в носу. Словно машина времени мгновенно перенесла его в те дни, когда он напивался с девчонкой, часами целовался, а потом дрочил. И вот теперь он сидит здесь, напившись этой дряни, наболтавшись о всякой ерунде, как он не болтал с окончания университета, и чувствует себя молодым. Да и Мэри в этом невообразимо соблазнительном, обманчивом платье не выглядела невинной девушкой.

Он ее поцеловал. А может, это она его поцеловала? Голова у него затуманилась, думать не получалось. Потом он подвергнет доскональному анализу каждое мгновение воспоминаний об этом моменте в поисках признаков, что она не наслаждалась так, как ему казалось. Она ерзала, пытаясь оттолкнуться? Она бормотала «нет», хотя бы тихо? Он пытался задавать себе разные вопросы, но, казалось, забыл все, кроме ее тела, касавшегося его, а ее реакция, ее звуки и движения не имели никакого значения. Он закрыл глаза, сосредоточился на ощущении поцелуя, а также свежести ее губ, языка и зубов, усилившей иллюзию возвращения в юность. Он мечтал, чтобы этот момент, эти простые физические ощущения не заканчивались, поэтому он обнял ее, положил одну руку ей на макушку, чтобы удерживать ее рот у своего, а другую – ей на бедра, прижимал ее таз к своему, как трутся друг о друга подростки. Он ощутил глубокий прилив все нарастающего давления в мошонке. Ему нужна разрядка. Прямо сейчас. С закрытыми глазами он расстегнул штаны, взял ее руку и засунул себе в трусы. Он накрыл ее пальцы своей рукой, положил ее пальцы себе на пенис и, крепко удерживая их, показал им ритм движений вверх и вниз. Знакомые ощущения от мастурбации сочетались с новой гладкостью ее губ и ладоней, которые погружали его в лихорадочное забытье.

Это случилось быстро, слишком быстро. Пульсация сокращений была настолько сильной, что причиняла наслаждение и боль, посылая искры прямо до пальцев ног. Громкий алкогольный гул заткнул ему уши, белые вспышки сжигали веки изнутри. Он ослаб и отпустил голову и руку Мэри.

Мир вращался вокруг, он откинулся назад и почувствовал, как что-то сдавило ему грудь – слабо, нерешительно, и сразу отпустило. Он открыл глаза. Голова кружилась, мир вертелся, но он увидел маленькую ручку у себя на груди, ручку Мэри. Она дрожала. А чуть выше овал открытого рта, широко распахнутые глаза, уставившиеся на липкую ладонь, а потом на него и на все еще не обмякший пенис. Страх. Потрясение. А более всего смятение, словно она ничего не понимала, не знала, что покрывает ее пальцы, что за штука торчит у него из штанов. Не знала как ребенок. Как маленькая девочка.

Он убежал. Он ничего не помнил, не смог вспомнить, как встал, тем более как сумел настолько пьяный доехать на машине домой. Когда он проснулся на следующее утро, похмелье терзало его тело, и какой-то миг он отчаянно надеялся, что все это было алкогольным бредом. Но засохшее пятно спермы на трусах и грязь, покрывавшая ботинки, подтвердили, что воспоминания реальны. Охвативший его стыд вернул вчерашний гул в ушах и белые вспышки в глазах.

С того вечера он с Мэри не говорил. Он пытался объяснить, извиниться (а еще, если уж быть до конца честным, выяснить, сказала ли она кому-нибудь), но она его избегала. Ему удалось оставить ей несколько записок – он нашел ее машину на парковке у подготовительных курсов, но она написала в ответ: «Не понимаю, зачем что-то обсуждать. Давай просто все забудем». А он не мог просто так забыть, не мог так легко ее отпустить. Поэтому он оставил ей ту злополучную записку на бумаге с логотипом «Эйч-Март», которую в итоге его жена бросила ей в лицо, обвинив ее в том, что она его преследует.

Этот кошмар случился уже год назад, но стыд, вина и унижение того вечера остались. Они завязались в крепкий узел, спрятались внутри. Но когда бы он ни думал о Мэри, а иногда и просто так, когда он ел или вел машину, или смотрел телевизор, узел стыда разматывался.