На следующий день Мэри вела себя, как обычно во время их ссор: сахарно с Паком, едко с Янг. Янг не обращала внимания, но Пак (не подозревающий о дочерних манипуляциях) таял от проявлений любви Мэри. Янг восхитилась, как мастерски Мэри ввернула, аккуратно, между делом, робким извиняющимся тоном, что она плохо спала, тем самым внушив ему уверенность, будто ее предложение, что она могла бы спать в камере, – это его идея. И Мэри стала спать там каждую ночь до взрыва.
В ту ночь, когда Мэри вернулась из больницы, она пошла спать в свой уголок в доме. Но когда Янг проснулась, ее не было. Она искала везде, кроме ангара; ей в голову не приходило, что Мэри перелезет через желтые ленты ограждения, что она сможет подойти близко, тем более зайти внутрь, в металлическую трубу, где люди горели заживо. Но проходя мимо обуглившегося отверстия в стене ангара, Янг заметила отблески света у камеры. Она открыла люк и обнаружила внутри Мэри, лежащую на спине. Ни подушки, ни матраса, ни одеяла. Ее единственный ребенок лежал неподвижно, закрыв глаза и вытянув руки по бокам. Янг вспомнила тела в гробах. Печи крематория. Она закричала.
После они никогда это не обсуждали. Мэри не объясняла, а Янг не спрашивала. Мэри вернулась в свой уголок и спала с тех пор там, вот и все.
До сегодняшнего дня. И вот она снова открывает люк. Ржавые петли заскрипели, острые лучи света ворвались внутрь. Пусто. Но Мэри здесь была. Внутри ее подушка и одеяло, и два длинных черных волоска, как раз, как у Мэри, поперек подушки. Поверх одеяла лежал коричневый пакет. Вчера вечером Пак положил пакет из сарая около двери, чтобы сегодня его выбросить. Неужели Мэри нашла его, когда вернулась домой?
Янг забралась внутрь и взяла пакет. Нагнувшись, чтобы заглянуть внутрь, она услышала шум. Шорох гравия, треск сухих веток на земле. Шаги. Быстрые, словно кто-то бежал к ангару. Крик. Голос Пака. «Ме-хе-я, остановись, я все объясню». Еще шаги, удар – Мэри упала? – потом всхлипы, совсем близко, прямо за дверью.
Янг знала, что надо выйти посмотреть, что там творится, но что-то в происходящем – Мэри убегает от Пака, явно расстроенная, Пак преследует, – остановило ее. Янг видела, что внутри пакета. Жестянка и бумаги. Она была права: Мэри нашла сигареты и списки квартир. Неужели Мэри принялась обвинять его так же, как и она?
Пощелкивание инвалидного кресла Пака приближалось. Янг закрыла люк, чтобы спрятаться, но по-прежнему видеть все через тонкую щель. Водя руками в темноте, она нащупала подушку Мэри. Та была насквозь мокрая.
Звуки кресла прекратились.
– Ме-хе-я, – позвал Пак по-корейски, голос его раздавался близко, у самых стен ангара. – Я передать не могу, как мне жаль.
Мэри ответила, голос ее дрожал, английские слова прерывались приглушенными всхлипами.
– Я не верю… что ты как-то… связан с этим. Это… полная… бессмыслица.
Пауза. Голос Пака:
– Хотел бы я, чтобы это не было правдой, но увы. Сигарета, спички. Я это сделал.
Янг поняла, что он говорил о жестянке, иначе быть не может. Только вот спичек в ней не было. Снова раздался голос Мэри, по-английски:
– Но как они оказались здесь? У нас большой участок, почему они оказались именно на самом опасном месте?
Внезапно Янг поняла, откуда именно доносятся голоса: из-за ангара, оттуда, где стояли баллоны с кислородом. Послышался вздох. Не долгий, но тяжелый, пронизанный ужасом, отчаянным желанием хранить молчание. Однако вслед за ним Янг услышала следующие слова:
– Я их сюда положил. Я выбрал место, прямо под шлангом с кислородом. Я собрал веточки и сухие листья. Я положил спички и сигарету.
– Нет, – сказала Мэри.
– Да, это был я, – ответил Пак. – Я это сделал.
Я ЭТО СДЕЛАЛ.
При этих словах Янг положила голову на подушку, прижав щеки к мокрым пятнам от слез Мэри. Она закрыла глаза и почувствовала, как тело вращается. А может, вращается камера, все быстрее, уменьшаясь, сжимаясь до точки, стискивая ее?
Слова, означавшие, что мир подошел к концу, невозможно было осознать. Как он мог произнести их таким будничным тоном? Как мог он так спокойно признать, что разжег огонь, убивший двух людей, и потом продолжал дышать и говорить?
Рыдания Мэри, на грани истерики, перекрывали все остальное. Тут до Янг дошло то, что она сначала упустила: Мэри только что узнала, что ее отец совершил убийство. Мэри испытывала потрясение, то же потрясение, от которого шатало ее саму. Глаза Янг широко распахнулись, ей мучительно хотелось выбежать наружу, обнять Мэри, плакать вместе от горя, что они узнали нечто настолько жуткое о любимом человеке. Янг услышала тихое «ш-ш-ш» – так родитель утешает ребенка, когда у того что-то болит. Ей хотелось крикнуть Паку, чтобы тот убирался от Мэри, оставил их одних, перестал заражать их своими грехами, когда Мэри спросила:
– Но почему именно там? Выбери ты любое другое место…