Смерть в Миракл Крик

Это напомнило ей, как Мэри, еще младенцем, когда только училась ползать, выбирая между Янг и Паком, если оба протягивали руки и звали ее, всегда выбирала Пака. Янг тогда смеялась и хлопала в ладоши, делая вид, что ей не обидно. Убеждала себя, как здорово, что у него такие тесные отношения с их ребенком, такое не часто встречается у мужчин. И вообще, Ме-хе так много времени – целый день! – проводит с ней, потому и предпочитает родителя, которого почти не видит. У них всегда был некоторый перекос. И даже сейчас они трое стояли по углам треугольника, но Янг далеко от остальных. Возможно, все семьи с единственным ребенком такие, везде нет равенства в близости, и во всех группах из трех человек господствует зависть. В конце концов, равносторонние треугольники с по-настоящему равными сторонами существовали только в теории, а не в реальности. Она думала, что баланс изменится, когда они вдвоем окажутся на другом континенте, вдали от Пака, но, как ни иронично, он тогда видел Мэри даже чаще, чем она. Они дважды в неделю созванивались по Скайпу, а у Янг в магазине не было интернета, поэтому она не могла звонить. Баланс все время перекашивался в сторону линии Пак-Мэри. Так было раньше, так осталось и теперь.

Янг посмотрела на них. Мужчина в инвалидном кресле, совершивший ужасное деяние и скрывавший его целый год, посвятил в свои тайны их дочь, а не ее. Рядом с ним девочка со шрамом, которая уже успела простить отца за преступление, оставившее ей этот шрам. Девочка, которая всегда выбирала отца и даже сейчас встала на его сторону, всего через несколько минут после поразительных открытий, которые должны были бы вернуть ее к Янг. Ее муж и дочь. Солнце и луна, кость и плоть, те, без кого не было бы всей ее жизни, но все время такие далекие и незнакомые. Она почувствовала укол глубоко в груди, словно каждая клеточка сердца задыхалась и медленно умирала.

Пак посмотрел на нее. Она ожидала покаяния, ждала, что его голова поникнет, как увядающий подсолнух, что он не сможет посмотреть ей в глаза, что он признается в содеянном и будет молить о прощении. Но вместо этого он сказал:

– Ю-бо, я и не знал, что ты здесь. Что ты тут делала?

В его тоне не было ни обвинения, ни беспокойства, только притворная обыденность, словно он проверял ее, выяснял, можно ли и дальше лгать. Взглянув на него, на его фальшивую улыбку, казавшуюся такой искренней, она, спотыкаясь, попятилась, и вдруг словно пол стал уходить у нее из-под ног, и она стала падать в пустоту. Ей надо было выбраться отсюда, из этих развалин, наполненных смертью и ложью. Она шаталась, обгоревший пол под ногами казался неровным, ей приходилось махать руками, чтобы удержать равновесие, словно в самолете в зоне турбулентности. Она прошла мимо Пака и Мэри и вытерла слезы.

– Понимаю, ты все слышала, – сказал Пак. – Ю-бо, ты должна понять. Я не хотел, чтобы это тяготило тебя, я думал, в итоге все сложится лучше, если…

– Сложится лучше? – удивленно произнесла она, повернулась и уставилась на него. – Как что-то могло пойти хорошо? Мальчик погиб. Пятеро детей лишились матери. Невинная женщина предстала перед судом по обвинению в убийстве. Ты сам в инвалидном кресле. А Мэри всю жизнь предстоит жить с тем, что ее отец – убийца. Ничто никогда не сможет быть хорошо!

Янг даже не замечала, что кричит, пока не умолкла и не услышала эхо собственных слов в тишине. В горле драло и свербело.

– Ю-бо, – попросил Пак. – Зайди внутрь. Давай поговорим. Вот увидишь, все образуется. Нам просто нужно пока что продолжать молчать.

Янг попятилась, на что-то наступила, пошатнулась, чуть не упала. Мэри и Пак оба ринулись вперед, протягивая руки. Янг посмотрела на протянутые рядом руки дочери и мужа, предлагающие ей помощь и поддержку. Она посмотрела на их лица, она любила этих прекрасных людей, стоявших у подножия тропинки, ведущей вдоль ручья. Высокие деревья за ними создавали купол у них над головами, сверкающие лучи солнечного света пробивались сквозь листву. Такое прекрасное утро, а вся ее жизнь рушится, словно Господь стремится довести что-то до нее и продемонстрировать ее никчемность.

– Ум-ма, пожалуйста, – сказала Мэри, посмотрев на нее, и от нежности, с которой она сказала «мама» по-корейски, Янг захотелось обнять дочь и вытереть ей слезы большим пальцем, как раньше. Она подумала, как легко было бы сказать «Да», взяться за руки и закрепить союз, который будет крепко держаться на их секрете. Потом она подняла глаза на почерневшую субмарину, со сквозными дырами в стенах, обожженную языками пламени, которые забрали восьмилетнего мальчика и женщину, пытавшуюся его спасти.

Она покачала головой. Нет. Она сделала один шаг назад, потом еще и еще, пока наконец не отошла на достаточное расстояние, чтобы они не смогли ее коснуться.

– Ты не вправе меня ни о чем просить, – сказала она, отвернулась от них, своих мужа и дочери, и ушла.

Мэтт