Смерть во сне

В любых делах человек он последовательный, уравновешенный, хозяйственный, но легкий на подъем. Последние восемнадцать лет отец работал на заводе, сменив кочевую бригадную жизнь на оседлую, чем в целом довольствовался, и работу вполне искренне любил. По части выпивки, вне командировок значительно этим делом не увлекался, только под старость стал баловаться да немного гнал для себя, дегустируя иногда излишне усердно и требовательно к продукту, с тем, что снятие пробы завершалось опьянением без изысков. Такого рода усердием он внес определенный вклад в ухудшение своего здоровья и приближение кончины. Последние полгода к алкоголю он не прикасался, а всю свою аппаратуру для самогоноварения предусмотрительно продал, когда понял, что жить остается совсем недолго, а жена потом не сможет ее грамотно оценить.

Что касаемо матери, в молодости она была боевая и напористая, став с годами более спокойной и домашней. Она чрезвычайно много знала, что касалось бытовых вещей, но еще больше не знала и стремилась узнать, общаясь с людьми. Говорила она много, любила перекинуться словом со всеми подряд, включая незнакомых, пересекшись с ними, скажем, на рынке в очереди за семенами, потому в масштабах маленького города ее в общих чертах знали едва ли не все жители. Одной странной особенностью, отличавшей ее от почти нормального человека, была излишняя суеверность и поиски тайных знаков. Помимо темных суеверий, она искренне верила в Бога, знала все праздники, всех святых, по уму всех поминала, читала молитвы и следила за лунным календарем. По части религии дома имелся роскошный красный угол с иконами, перед которым висела лампада. К изготовлению угла руку приложил и отец – по плотническому делу, но вообще творением не гордился. Сам по себе отец религию воспринимал прохладно, больше традиционно, по инерции, но к вере жены относился с пониманием, как и к вере вообще, почитая нужным креститься при входе в храм, биться яйцами на Пасху и соблюдать обряды, как того требовало общество, не видя в этом противоречий с отсутствием бога внутри себя. Но, возвращаясь к матери, важно добавить, что обладала она сложной наследственной чертой – мнительностью, которая сплеталась с привычкой накручивать себя по любому поводу. Например, мог Илья порезать палец, а она уже выстраивала в уме цепочку, что Илюша сейчас подцепит инфекцию, и палец-то ему раз и отрежут, а палец тот безымянный на правой рученьке, значит, и колечко не наденет, а следовательно, и жениться не сможет, а если и женится, то палец на другую руку придется примерять, а так не положено, выходит, жена помрет при родах, и станет он тогда вдовцом, а все потому, что колечко-то на безымянный палец левой руки преждевременно надето, и смерть ее лишь подтвердит, что сразу он надевал его на беду, да только уж женушка его на кладбище будет. Что-то схожее происходило с ней регулярно, и горесть эта, от которой она сама была не в восторге, передалась и дочери Ирине. Дочь, будучи человеком чуть более современным, слабость противную за собой хорошо осознавала, но побороть не могла, а после и сроднилась с ней.