Смерть знает твое имя

Наконец, отчаявшись уснуть, он сел на кровати и спустил ноги на пол. Лакированные доски пола были прохладными, и он невольно поежился. В доме стояла тишина: родители давно спали, да и их комната находилась слишком далеко, чтобы они могли его услышать. Норито давно пользовался этим, чтобы по ночам незаметно выскальзывать на улицу и бродить по погруженным в темноту старым кварталам. Он и сам не знал, какова была цель этих ночных вылазок: какой-то холодный темный сгусток, притаившийся в глубине его сердца, как ком грязи на дне заброшенного колодца, не давал ему покоя, заставляя до изнеможения кружить по узким переплетающимся улицам и безлюдным паркам, сторонясь широких освещенных проспектов, пока небо не начинало светлеть. Тогда он, усталый и опустошенный, возвращался домой. Это случалось с ним два-три раза в месяц, но в последнее время стало происходить все чаще, – может быть, всему виной было его взросление и нервное напряжение, связанное с подготовкой к вступительным экзаменам, хотя отец и насмехался над ним, говоря, что «синтоистская и буддийская теология»[121] – совсем не та специальность, на которую найдется много желающих. Такое может позволить себе только человек, который не собирается зарабатывать себе на жизнь. Как бы то ни было, он не мог сопротивляться этому состоянию и никому о нем не рассказывал – даже маме, опасаясь, что она, по своему обыкновению, поведет его к врачу и заставит по расписанию принимать кучу таблеток. Что-то подсказывало Норито, что никакой врач ему не поможет.

Он быстро оделся, спустился по лестнице на первый этаж, привычно переступив через скрипучую ступеньку, и заглянул в кухню. Днем мама, как обычно, готовила, но в кухне царил только запах цитрусового моющего средства – как хорошая хозяйка, она никогда не позволяла себе быть небрежной. Бесшумно ступая по гладкому кафелю, Норито приблизился к раковине. Возле нее на столе была подставка для ножей. Ему не нужно было включать свет, чтобы найти ее, – протянув руку, он с легкостью нащупал гладкую деревянную рукоятку ножа сантоку. Когда пальцы обхватили ее, Норито почувствовал, как мучительное беспокойство в его груди усилилось, словно притаившийся там сгусток зашевелился. Он осторожно вытащил сантоку из подставки и огляделся, хотя в кухне было совершенно темно. Вдруг мама сейчас спустится попить воды – в последнее время она стала все чаще просыпаться по ночам, чтобы принять еще одну таблетку «Хальциона», потому что лекарство переставало действовать. Она включит свет и увидит его – стоящего с ножом посреди кухни… Это бы жутко ее напугало. Едва не бегом выскочив из кухни в прихожую, он сунул нож в свою синюю школьную сумку[122], накинул куртку, надел ботинки и, сдерживая дрожь в руках, открыл входную дверь.

В саду было довольно светло благодаря уличным фонарям. Сейчас, должно быть, было уже два или три часа ночи. Он прошел по влажной от вечернего дождя дорожке к выходу. У самых ворот сада Норито остановился и осторожно, чтобы не пораниться, сунул руку в сумку. Его пальцы коснулись стального лезвия. Он глубоко вдохнул влажный, пахнущий молодой растительностью воздух. Было очень тихо, только где-то срывались с листвы и карнизов крыш капли воды и глухо падали на землю. Из глубины сада доносилось мерное постукивание бамбуковой трубки о край старинного каменного цукубаи – словно звук из мира призраков. Даже машин в этот час не было слышно. Большинство людей сейчас мирно спали в своих постелях, не мучаясь дурными предчувствиями. Утром, когда наступит новый весенний день, они отправятся на свою скучную работу. Разве это жизнь, когда ты не принадлежишь самому себе и вынужден изо дня в день выполнять чьи-то указания, которые защищают тебя от собственных мыслей и страхов? Норито отличался от всех этих людей так же сильно, как отличалась Саюри, похожая на сошедшее в сумрачный мир сияющее божество. Так почему они должны подчиняться тем же законам, что и остальные люди? Почему красота его мамы должна со временем померкнуть, как выцветшая фотография, а затем обратиться в пепел? Это так несправедливо. Не в силах больше стоять на одном месте, он толкнул ворота и, выйдя на улицу, поспешил к парку Ёёги, где нередко прогуливался после школы, специально проехав на автобусе свою остановку и выйдя двумя остановками позже. Ему нравилось, что благодаря размерам парка там не ощущалось столь отчетливо присутствие людей и он мог хотя бы немного побыть наедине с самим собой.

«Приветик, Такамура-кун：）!