Смерть знает твое имя

Лепестки опадали от малейшего дуновения ветра, устилая землю нежным бело-розовым ковром. Было уже довольно тепло, но еще очень далеко до изнуряющей летней жары. Норито любил это время, несмотря на то что его раздражала всеобщая суета вокруг пышно цветущих деревьев. Но он был готов смириться с чем угодно лишь потому, что во время ханами – периода «любования цветами» – мама бывала с ним почти неразлучна. На его счастье, отец, подчиняясь корпоративной этике, всегда уезжал на ханами вместе с коллегами по работе, так что Норито вместе с мамой отправлялся в сад Синдзюку-гёэн, расположенный неподалеку от их дома, где проводил с ней долгие часы, гуляя по усыпанным лепестками дорожкам, фотографируя Саюри на фоне цветущей сакуры и поедая розовое мороженое и ёкан со вкусом сакуры. Собираясь на ханами, она отказывалась даже от своих любимых духов, говоря, что они могут перебить едва уловимый запах весенних цветов. Теперь, когда он учился в последнем классе старшей школы и готовился к поступлению в университет, эти дни не утратили для него своего очарования.

– Нори-тян, сфотографируй меня, чтобы цветы было получше видно! – Саюри кокетливо взялась пальцами за край модной соломенной шляпки.

Он щелкнул затвором фотоаппарата. То, что она продолжала называть его «Нори-тян», как в детстве, ему даже нравилось.

– Еще один кадр сделай для верности! Подожди, я получше подготовлюсь!

Он покорно нажал на кнопку, хотя на сегодня у него уже почти закончились силы и руки устали держать тяжелую пленочную камеру. Мама всегда просила сделать побольше фотографий, а потом, когда он приносил ей проявленные снимки, никак не могла решить, какие из них самые лучшие и достойны занять место в ее фотоальбоме. Вконец запутавшись, она звала на помощь мужа и сына, но их мнения насчет лучших фото никогда не совпадали – к тому же отец никогда не хвалил фотографии, сделанные Норито, и говорил, что они и близко не передают красоту Саюри. Однажды Норито вытащил из альбома фотографию отца и с удовольствием разорвал ее на мелкие клочки, которые затем сжег, чтобы уничтожить улики.

– А без шляпки? Чтобы цветов на фото было побольше! Нори-тян, посмотри, у меня волосы не сильно растрепались?

Он с улыбкой покачал головой. Когда они вместе гуляли или заходили в кафе, окружающие принимали их за брата и сестру и удивлялись их сходству. Изысканная красота Саюри, казалось, была совершенно не подвластна времени: совсем скоро ей должно было исполниться сорок, а люди думали, что она недавняя выпускница университета. Сейчас, освещенная мягкими лучами заходящего солнца, с блестящими распущенными волосами, она напоминала изображение Аматэрасу[120], вышедшей из пещеры и озарившей весь мир своим сиянием. Норито сосредоточился и сделал еще несколько кадров. Среди них должны были получиться удачные.

Однако в фотолаборатории, куда он сдал пленку, неопытный сотрудник случайно перепутал проявитель, взяв реактив для черно-белых фотографий. Сотрудники долго извинялись перед постоянным клиентом и возвратили заплаченные деньги, однако Норито все же забрал получившиеся фотографии. Вечером, разложив их на своем письменном столе, за которым он делал уроки, он внимательно их рассмотрел. Казалось, Саюри находится не в императорском саду сакур, а в каком-то странном лесу, населенном призраками. Фигуры людей, попавшие в кадр, получились смазанными и полупрозрачными, а бело-розовые облака цветов напоминали клубы плотного голубоватого тумана. Мама тоже выглядела бесплотной и какой-то безжизненной. Он осторожно прикоснулся к фотографии пальцами и почувствовал, как в его сердце проникает страх – как внезапный порыв холодного ветра в теплый весенний день. В испуге Норито включил настольную лампу, чтобы фотографии хотя бы не выглядели такими темными, и под ее светом голубоватый отсвет пропал с глянцевой поверхности, оставив лишь монохромные коричневатые тона, как будто пленка просто была очень старой. Нельзя было показывать эти фотографии родителям – мама бы точно расстроилась. Может быть, она бы даже заплакала, а отец… Норито до боли сжал зубы, представив, как насмехался бы над ним его отец.

Стараясь больше не смотреть на снимки, он собрал их в конверт и бросил в ящик стола. Маме он скажет, что пленку испортили – редко, но подобное все же случается. Конечно, она не обрадуется, но это все равно намного лучше, чем показывать ей эти призрачные снимки. К тому же будет повод еще раз пойти вместе в Синдзюку-гёэн, пока сакура не отцвела.

Лежа ночью в кровати с закрытыми глазами, он не мог уснуть: ему представлялась Саюри, в одиночестве идущая среди огромных, устремляющихся к самому небу деревьев. Ее постепенно удалявшаяся фигура таяла, растворяясь в окружавшем ее голубоватом тумане. Это видение причиняло ему почти физическую боль. Запрокинув голову, Норито застонал. В тишине его стон показался ему жалким, и от досады он до крови закусил нижнюю губу. Что он мог сделать? Его мама, такая молодая и красивая, что ее принимали за его старшую сестру, должна была когда-нибудь покинуть его. Это было невыносимо.