– Это не просто политическая партия, – заверила ее Флик. – Это общественное движение, мы организуем демонстрации, марши протеста и так далее, отстаиваем подлинные ценности рабочего класса, а не ту империалистическую херню, которой нас пичкают долбаные «новые лейбористы», прихлебатели тори. Мы не играем в старую политику, мы хотим изменить правила игры в пользу простых трудящихся…
Ее прервал «Интернационал» в исполнении Билли Брэгга[41]
. Флик полезла в сумку, и Робин поняла, что это рингтон. Увидев, кто звонит, Флик напряглась.– Я тебя оставлю ненадолго, справишься тут?
– Да не вопрос, – ответила Робин.
Флик скользнула в подсобку. Когда дверь захлопнулась, Робин расслышала ее слова:
– Ну что там? Виделись с ним?
Когда стало ясно, что дверь не откроется и можно действовать, Робин бросилась туда, где только что стояла Флик, присела на корточки и запустила руку под кожаный клапан ее сумки на длинном ремне. Своим содержимым сумка напоминала недра мусорной корзины. Пришлось разгребать залежи мятых бумажек, конфетных фантиков, чего-то липкого – вероятно, жеваной резинки; пальцы нащупывали то ручки без колпачков, то тюбики с косметикой, то значок с портретом Че Гевары, то пачку рассыпавшегося по всей сумке табака для самокруток, а то и запасные тампоны или перекрученный тканевый комок, который, как опасалась Робин, вполне мог оказаться ношеными трусами. Попытки расправить, прочесть и заново смять каждый клочок бумаги заняли немало времени. По большей части это, похоже, были черновики статей. Затем, через дверь у себя за спиной, Робин расслышала зычный голос Флик:
– Страйк? А фигли…
Обратившись в слух, Робин застыла.
– …параноик… пусть бы уже заткнулся… скажи им, что он…
– Прошу прощения, – через прилавок заглянула какая-то женщина.
Робин вскочила. Дородная седовласая покупательница в футболке с кислотным рисунком указывала на стеллаж:
– Интересный атам. Можно посмотреть?
– Где «там»?.. – растерянно переспросила Робин.
– Атам. Ритуальный кинжал, – ткнула пальцем пожилая дама.
Голос Флик в подсобке окреп и снова затих.
– …его, или как?…мню те… выплатить мне… деньги Чизла…
– Хм, – протянула покупательница, осторожно взвешивая кинжал в руке, – а нет ли побольше?
– …у тебя, а не у меня! – рявкнула за дверью Флик.
– Э-э, – промямлила Робин, косясь на стеллаж, – вроде других нету. Разве что вон тот…
Чтобы дотянуться до более длинного кинжала, ей пришлось встать на цыпочки, а Флик в это время огрызнулась:
– Да пошел ты, Джимми!
– Вот, пожалуйста. – Робин вручила даме двадцатисантиметровый кинжал.
Дверь с грохотом распахнулась, огрев Робин по спине.
– Пардон. – Тяжело дыша и лихорадочно сверкая глазами, Флик схватила сумку, чтобы убрать телефон.
– Видите ли, мне приглянулся знак троелуния[42]
на том, что поменьше, – пожилая ведунья, нимало не смущенная эффектным появлением Флик, указала на рукоять первого кинжала, – но лезвие коротковато.Разгоряченная спором, Флик находилась в том пограничном состоянии между злостью и слезами, в котором, насколько знала Робин, человек может ненароком себя выдать. Чтобы спровадить привередливую покупательницу, она внаглую сказала с ярко выраженным йоркширским акцентом, как и полагалось Бобби:
– Ну дык это, других-то где ж взять?
Дама что-то еще пробормотала, повертев в руках оба клинка, и в итоге ушла без покупки.
– Все путем? – Робин взяла быка за рога.
– Как сказать, – ответила Флик. – Перекур нужен. – Она взглянула на часы. – Если эта припрется, ты ей скажи, что у меня обед, лады?
«Вот черт», – подумала Робин, когда Флик вышла, не оставив ей ни сумки, ни шанса воспользоваться многообещающим пограничным состоянием.
Больше часа Робин управлялась в магазине одна; от голода у нее уже подводило живот. Пару раз на нее бросал неопределенные взгляды Эдди из противоположной палатки с музыкальными дисками, но ни в чем другом его интерес к ее деятельности не проявился. Улучив момент, когда покупателей не было, Робин нырнула в подсобку, чтобы проверить, нет ли там чего-нибудь на зуб. Съедобного на полках не оказалось.
Без десяти час вернулась Флик в сопровождении смуглого, в обтягивающей синей футболке красавца криминальной наружности. Он окинул Робин жестким и высокомерным взглядом отъявленного сердцееда, одновременно оценивающим и презрительно указывающим на то, что она, быть может, и недурна собой, но должна еще себя проявить, чтобы удостоиться его внимания. По опыту Робин, эта стратегия срабатывала с девушками, которые протирают юбки в офисах. С нею же – ни разу.
– Прости, что задержалась, – сказала Флик, явно не стряхнувшая мрачного расположения духа. – Залетай, Джимми. Джимми, это Бобби.
– Очень приятно. – Джимми подал руку.
Робин пожала протянутую ладонь.
– Ты сходи-ка, – предложила Флик, – купи себе чего-нибудь пожевать.
– Вот спасибо, – ответила Робин. – Самое времечко.
Джимми с Флик выжидали, пока Робин делала вид, будто проверяет у себя в сумке наличные: она присела, укрывшись за прилавком, включила мобильник на запись и осторожно задвинула его вглубь темного стеллажа.
– Я мигом, – бодро сказала она и вышла на рынок.