Смертельная красота

– У меня, Катюша, выставка скоро персональная. Готовлюсь потихоньку, – несколько высокомерно говорит Сергей Алексеевич. – С утра, знаете ли, тела вскрываю, а по вечерам оформляю картины. Иногда до поздней ночи засиживаюсь. Искусство, знаете ли. Уже почти все закончил. Скоро нужно будет в галерею отвозить.

– Вы рисуете? – Смородинова смотрит на него. – Никогда бы не подумала…

– Что с моей профессией у меня есть тяга к прекрасному? – Миронов сдержано хохочет. – Ну да, в это, наверное, сложно поверить. Но я с детства рисую. Говорят, вполне недурно получается, раз уж персональную выставку мне организуют.

В словах судмеда Катя слышит какую-то скрытую злую иронию и сарказм. Губы и глаза Миронова улыбаются, но слова колются, как иголки кактуса. «Блин, – думает Смородинова, – обидела человека».

– Я рада за вас, Сергей Алексеевич! Искренне, – говорит Катя вслух.

– А хотите прийти на открытие? Будут пресса, гости, вечерние платья, шампанское. Наташа моя все это организует. Она у меня просто прелесть, взяла на себя всю заботу.

– Да, было бы интересно.

– Я вам именное приглашение пришлю, – обещает Миронов.

Катя улыбается ему, все еще ощущая неловкость. Перехватывает недовольный взгляд Иглевича, стоящего, по-прежнему поджав губы и скрестив руки на груди.

Бригада экспертов продолжает обшаривать машину подозреваемого. В чемоданчике растет стопка пакетиков. Смородинова подходит ближе, присаживается на корточки.

От увиденного ее немного трясет, по телу пробегает волна дрожи. По прозрачным пакетикам расфасованы волоски. Длинные и короткие. Светлые, темные, крашеные. Один, два, пять, десять… Пакетик к пакетику. Чей-то искусственный ноготь. Чьи-то кружевные трусики, которые ничего не могут прикрыть и служат лишь игривой приманкой. Тюбик губной помады с трещиной на корпусе.

– Грязновато, – говорит капитану эксперт. – Тут пальчиков столько, что мы неделю провозимся.

– Нет у вас недели, – упавшим голосом отзывается Смородинова, поднимаясь на ноги.

Сердце занимает всю грудную клетку. Катя не может думать ни о чем и ни о ком, кроме тех, чьи волосы нашли в машине. Где сейчас все эти женщины? Что с ними? Сколько из них живы? Чьи трупы они не нашли? И найдут ли? Кто они такие? Как попали в эту серую, неприметную, совершенно обычную машину? Что Федоров с ними сделал? Как давно? Вопросы нарастают снежным комом. Перед глазами мелькают страшные видения, порожденные фантазией и опытом работы в полиции.

– Биологические следы есть? – спрашивает Катя, вернувшись к машине и заглянув через плечо эксперта.

– Смотрите сами.

В свете ультрафиолетовой лампы проявляются неровные пятна, тут и там разлитые по заднему сиденью. Эксперт проводит лампой над полом – светится и там. Даже на обшивке потолка все усеяно мелкими брызгами. Будто светлячки растворились повсюду. В этих люминесцентных пятнах спрятана чья-то жизнь…

Катя завороженно смотрит, как эксперты сворачивают работу – все остальное нужно делать в лаборатории. Там найдутся ответы на большинство ее вопросов.

– Вы закончили? Сколько это еще будет продолжаться? – спрашивает Иглевич. – Вы там что-то нашли?

Смородинова не отвечает, занятая протоколом. Озябшие понятые подписывают его и с нескрываемой радостью уходят, переговариваясь и оглядываясь. Миронов усаживается в машину к экспертам. А Катя, приплясывая на месте от холода, остается ждать эвакуатор.

Нужно позвонить Черному, и она думает, с чего начать разговор.

* * *

– У вас нет ничего на моего подзащитного. Все ваши действия крайне негативно отразились на репутации Егора Валерьевича. И вы должны понимать, господин следователь по особо важным делам, что мы этого так не оставим. Мало того, я уже подготовил заявление на господина Авакумова, напавшего на моего клиента и нанесшего ему определенные травмы. И я прошу зарегистрировать это заявление. Если вы этого не сделаете, то я буду вынужден написать жалобу и на вас, а также обратиться в органы печати и на телевидение.

Адвокат трещит, не умолкая, жестикулирует, меняет интонацию, играет бровями и трагически указывает на притихшего на стуле Федорова. Складывается ощущение, что правозащитник уже находится на суде присяжных и готов театральщиной завоевать их благосклонность. Черный же лишь морщится.

Весь день они проводят на квартире Федорова. Роскошь, поразившая со входа, продолжает давить и преследовать группу всюду. Очень качественная дорогая мебель, техника последнего поколения, недешевое ковровое покрытие. Все это переполняет комнаты своей массивностью. Таким предметам не место в стандартной «двушке». В спальне главенствует огромная кровать с балдахином. Столбики от этого самого балдахина цепляют потолок и выглядят как колонны. Тяжелые плотные шторы на окнах. Ковер с таким высоким ворсом, что ноги просто тонут в нем.

– Снимите обувь! Куда? Вы мне за химчистку не восстановите! – пытается остановить экспертов Федоров.

Николай осаживает его одним взглядом.

Не нравится следователю подозреваемый. И дело не столько в том, что Федоров – возможный убийца, сколько в его облике. «Скользкий гад», – окрестил его про себя Черный.