Смертельная красота

– Родители-то что говорят? «Молодец, сынка, будь тупым»?

– А че вы сразу на родителей перекидываете? – возмущается рыжий.

Катя незаметно пихает напарника в бок.

– Короче, нам, если честно, пофигу, че вы тут делаете. Можете хоть вообще забить на школу, – разрешает Смородинова. – Вы вчера вечером в беседке тусили? Долго?

– Да не мы это Обмылку машину поцарапали! Он достал, придурок очкастый!

Подросток в яркой толстовке сплевывает через зубы.

– А чужую машину видели? – спрашивает Тихомиров. – Вон там, вроде, стояла?

– Ля, нам делать больше нечего? Только на какие-то тачки смотреть?

– Ну мало ли. Тут у вас все равно больше смотреть не на что.

– Ребят, ну подумайте, – подключается Катя. – Может быть, все-таки хоть цифру номера запомнили? Или мужика за рулем?

– Ща. Секунду.

Девушка, не поднимающая головы от своего телефона, принялась в нем что-то листать.

– Мы с Гелькой фоткались вчера. Может, и вашу тачку зацепили. Хотя я блюрила фончик. Он ваще не топ. Только кринжа хапануть за него можно. Ну или, типа, крипипасту снимать подойдет.

Витек вопросительно смотрит на Смородинову.

– Что?

– Ну, так-то атмосферный фончик, – говорит Катя.

– А. Вот. Ну, вы только на нас с Гелькой не смотрите.

Девушка поворачивает к оперативникам экран смартфона. На переднем плане она сама и ее подружка показывают средний палец и тянут губы в поцелуе. А позади немного неясно виднеется машина.

– Она! Светлая и с наклейкой! – радуется Тихомиров. – Как и сказала Вероника.

– Можешь мне фотку перекинуть? – просит Катя.

– Ну, могу. Вы же ее не будете выставлять никуда?

– Честное слово.

Пока девушка записывает ее номер и пересылает фотографию, Смородинова успевает подумать, что подростки дали тому типу идеально подходящую ему кличку. Кроме как Обмылок его и назвать никак не хочется.

– Заметила? – спрашивает Витек, когда полицейские отошли от подростков.

– Что?

– Им плевать на то, что в их дворе труп нашли. Мы бы с пацанами побежали смотреть. А эти на лавочке сидят в своих телефонах.

– Ну а смысл бежать? Тело уже увезли, менты разъехались. Скоро все равно во всех пабликах новость появится.

– Это понятно. Но им разве не интересно?

– Вить, ты че бухтишь, как старый дед? Поехали в отдел уже.

– Надо к технарям. Фотку скинуть, чтобы они номер попробовали прочитать. И рапорт твоему этому написать еще.

Катя, подняв бровь, смотрит на Тихомирова. Тот примирительно поднимает руки.

* * *

Гриднев Данил Михайлович. Найти его личное дело не составило никакого труда. Николай смотрит на фото симпатичного светловолосого мужчины и не понимает, как он смог за свою не очень-то длинную жизнь наворотить таких дел. За внешностью «своего парня», симпатяги и наверняка любимца женщин скрывалась хитрая, коварная сущность.

Следователь понимает, что ему не следует быть пристрастным и как-то лично заинтересованным в расследовании, что его отношение ко всем жертвам должно быть одинаковым, а на первом месте – стоять Закон. Жертва есть жертва – потерпевший, лицо, в отношении которого совершен противоправный поступок. И не простой поступок, а финальный, забравший право на существование в этом мире. И кем бы ни был убитый, задача следствия – найти и передать в суд его убийцу со всеми доказательствами причастности. Чтобы суд вынес ему меру пресечения. Никаких личных отношений, привязанностей и антипатий. Только сухие факты и неопровержимые улики. Так должно быть.

Но следствие ведут не роботы, запрограммированные разделять черное и белое, не видя нюансов. А у людей не может не быть своего личного отношения именно потому, что они люди. Вот и Черный никак не соглашается внутренне поставить на одну чашу весов Гриднева и, например, Браун. Да, они оба утолили кровавую жажду одного сумасшедшего. Над ними обоими надругались, выставили на всеобщее обозрение обезображенные тела. Сделали насильно объектами сомнительного искусства. Прервали их личные планы, мысли, надежды, мечты. Перечеркнули будущее этих людей. Сделали это одной и той же рукой, в одном и том же месте. И перед своей смертью они видели глаза одного и того же человека. Может быть, холодные и равнодушные или возбужденные и жаждущие. Гримасу радости, удовольствия, презрения или вовсе какую-то маску вроде медицинской. Конец у всех у них был одинаково страшным.

И все же. Алина Браун была студенткой, холодным апрельским утром убежавшей от агрессивного любовника, забыв вещи у того в квартире. Всего лишь телефон мог бы спасти девушку, если бы она тогда позвонила подруге. А Гриднев был прожженным уголовником, на котором негде ставить клейма. Разве их жизни можно считать равноценными?