Смертельное Таро

И все же они невероятно дорожили родством. Ровно настолько, насколько ценят друг друга люди, проведшие вместе всю жизнь с самого первого дня. Камилла прекрасно знала, что, будь она чем‑то расстроена, брат бросит все свои глупые игры и придет поддержать. Эмиль довольно быстро заметил, что сестра вполне способна ребячиться с остальными детьми, если он позовет ее сам. Близнецы стояли по разные стороны зеркала и были близки, насколько позволяло стекло между ними.

– Рано или поздно в меня влюбится какой‑нибудь принц, и я уеду далеко отсюда. Ты разве не будешь по мне скучать, братик?

– Конечно, буду. Но разве это нас с тобой разлучит?

В том, что будущий брак Камиллы будет успешным, никто не был уверен. Но все очень надеялись. Дети предчувствовали, что пути их в конце концов разойдутся, но это казалось чем‑то далеким. Риск разъехаться по разным городам или странам воспринимался как жизнь по разные стороны улицы: в любой момент они могут отказаться и вновь начать спать в одной комнате.

Однако ощутить физическую разлуку им так и не пришлось. Жислен, окончательно сломленный ощущением загубленной жизни детей, в одночасье продал их дом в Альмон-ле-Жюни. Затем переехал с семьей в один из самых дешевых районов Парижа с целью вложить куда‑нибудь оставшиеся деньги. Они заселились в квартал, расположенный близко к Ле-Аль [25] – месту, которое спустя несколько лет хлестко обзовут чревом [26]. Квартира находилась в отдалении от возведенной Бальтаром [27] баталии застекленных коробок.

Играть брату с сестрой было негде: район представлял для детей довольно небезопасное место – в газетах то и дело появлялись заметки о том, как кто‑то в районе Ле-Аль был ограблен или даже убит. Днями напролет они сидели в одной и той же комнате в ногах Аглае, которая постоянно то шила, то вышивала, но ее работа будто и не двигалась вовсе.

Постепенно мать с дочерью приобрели то постоянно апатичное и тоскливое настроение, которое приходит в ситуациях беспросветной бедности.

Эмиль все чаще отпрашивался побегать по лестничным клеткам – более остальных угнетенный своим бездействием, он искал возможность хоть где‑то восполнить чувство легкости и движения. Категоричные запреты матери сменились со временем вялыми отрицаниями. Однажды она наконец отпустила его погулять. Из окна Аглае видела, что из дома Эмиль и правда не выходил. Она успокаивала себя этой мыслью, пока находилась в постоянном ожидании новостей от мужа.

Особенно подверженной влиянию атмосферы оказалась Камилла: спустя всего несколько дней она уже походила на одного из тех чахоточного вида детей, которые всю жизнь провели в затхлых чуланах. Щеки, еще совсем недавно румяные, приобрели зеленоватый оттенок, под глазами залегли тени. Предложения брата вместе побегать она отвергала, как и во время жизни в деревне, но отказы стали особенно твердыми. Теперь у Милли просто не было на игры никаких сил.

Еще никогда девочка не чувствовала себя столь несчастной: бедность душила, а ощущение неосуществимости мечты заставляло ежеминутно чувствовать жалость к себе.

Между близнецами внезапно разверзлась пропасть. Еще недавно самые близкие люди, теперь они были слишком заняты осмыслением их положения. Когда Камилла и Эмиль, уже сидя на своих кроватях, встречались взглядом, они понимали, что говорить им попросту не о чем, – дети будто стали друг другу чужими. Все изменилось совершенно внезапно – в одну из ночей Камилла проснулась от настойчивого горячего шепота:

– Милли! Милли, вставай, сейчас родители уже проснутся.

Она с трудом разлепила веки и увидела брата, который сидел на полу в изголовье ее кровати. Даже сквозь плотный мрак было заметно его волнение. Увидев, что сестра проснулась, Эмиль с жаром всунул ей что‑то в ладонь и со словами: «Спрячь, чтобы родители не заметили», – скользнул под свое одеяло.

Не разбирая, что именно у нее в кулаке, Камилла засунула что‑то шершавое под тюфяк и снова провалилась в сон. Пока сознание затуманивалось, она не успела подумать о сути случившегося.

Проснувшись, девочка долго не могла уразуметь, приснился ей ночной диалог или же она видела его наяву: в поведении брата не было и намека на причастность к той сцене. Впервые Милли столкнулась с сомнением – реален ли начавшийся день.

Улучив минуту, когда Аглае вышла из комнаты, девочка наконец скинула с кровати все постельное белье вместе с тюфяком. На одной из ссохшихся деревянных досок змейкой свернулась тонкая золотая цепочка.

В тот день Камилла впервые выбежала на лестницу вслед за братом, когда тот отпросился у родителей. Стоило двери захлопнуться за спиной, как голова сразу закружилась от ударившего в нос зловония, гораздо более резкого, чем запахи в комнатах, но девочка, через силу сглотнув, подавила рвотный позыв. Схватив Эмиля за запястья, она задала единственный вопрос: «Милу, откуда?»