Смертельное Таро

Она слегка откинула голову и всмотрелась в часы за ее спиной: уже начало одиннадцатого. Камилле впервые разрешили не ложиться так поздно, и осознание внезапно накатившей «взрослости» приятно защекотало внутри. Девочка широко зевнула и, подышав на окно, нарисовала поверх мутного пятна домик, а рядом коряво изобразила их с братом. В отличие от родителей, она была уверена, что с Эмилем все хорошо. Наверняка ему повезло особенно сильно, и теперь он не знает, как незаметно пронести полученные сокровища мимо родителей. Ведь ничего страшного среди других мальчишек с ним случиться не могло, правда?

Домик перед глазами постепенно бледнел, а их с Милу улыбки, поплыв, уже не выглядели такими веселыми. Девочка попыталась исправить рисунок пальцем, но в итоге окончательно его испортила. Она слишком сильно надеялась, что, в отличие от отца, брат сможет изменить что‑то, и потому боялась даже на секунду допустить мысль, что ошиблась.

– Камилла, ну-ка живо отправляйся в постель! Мы не досмотрели, а ты и рада! – Из-за волнения голос матери дрожал. Не слушая вялых возражений, Аглае сама положила дочь в постель и, даже не дав переодеться, накрыла одеялом с головой.

В обволакивающем теплом мраке она уснула почти сразу, но совсем скоро проснулась от резкого шума.

– Сидел на лестнице первого этажа… Даже зайти боялся, – в дверях заявил Жислен, держа сына за воротник. – Видимо, собирался и ночевать там же.

Мальчика отпустили, и тот принялся робко теребить рубашку. Но стоило Аглае зажечь свечу, как Эмиль зажал руками лицо и осел на колени. Женщина неловко подбежала к нему и попыталась отнять ладони, однако, вырвавшись, мальчик подбежал к кровати сестры и вцепился ей в руки.

– Милли, я… Мне в этот раз не совсем повезло, но, обещаю, я…

Сонная Камилла будто внезапно проснулась. Брат продолжал что‑то горячечно бормотать, но она уже его не слышала. Камилла ошарашенно смотрела Эмилю в лицо. А точнее – на его беспросветно залитый кровью глаз, недалеко от которого, в области виска, уже наливался синяк. Голубая радужка, словно круглый кристалл, плавала в красном озере. Мальчик все шептал, что в следующий раз все получится и что в этот раз не удалось забрать выигранные вещи.

Выдавив из себя кривое подобие улыбки, он уткнулся лицом в сложенные на кровати руки сестры, и та почувствовала, как по костяшкам ее пальцев стекают горячие капли.

Спустя шесть дней семья Пэти, дабы оградить сына от общества местных детей, перебралась на чердачный этаж дома, находящегося в менее сомнительном месте. Глаз Эмилю пришлось залечивать в обществе покашливающей старушки и двух ее дочерей – старых дев со следами оспы на лицах. А меньше чем через месяц из раскаленной солнцем квартирки, где приходилось ютиться всемером, члены семейства Пэти переехали в довольно престижный район.

Жислену таки удалось удачно вложиться в покупку акций открывшейся табачной фирмы. Одними из первых ее учредители решили поставить производство на поток вслед за английскими фирмами. Во Франции о сигаретах тогда слышали разве что бывшие в Крыму солдаты да горстка коммивояжеров. В эпоху, когда еще не знали о способности курения превращать легкие в почерневшие ошметки, идея заработать на нем была невероятно заманчивой. Месье Пэти это почувствовал. Однако спустя пару лет, когда он уже выкупил у партнеров весь контрольный пакет, Жислен стал стыдиться отсутствия высшего образования и невежественности во многих бумажных вопросах. Он казался очень недоверчивым и осторожным; перед заверением документов мужчина перепроверял их сразу с несколькими юристами. Удивительно, но это помогало ему держать семью на плаву.

Наконец, квартиру сменило небольшое, но нарочито роскошное имение, из окон которого были видны очертания Люксембургского сада. Укутанные утренней прохладой комнаты теперь каждый день заполнялись запахами свежего хлеба, который заказывала в ближайшей пекарне их первая наемная горничная. Эмиль с того времени не играл, да и причин этому, казалось бы, больше не было – семья окунулась в достаток, и драгоценности в доме появлялись совершенно законным путем.

Что было закономерно, быстрее остальных к новой роли привыкла Камилла: пока брат продолжал путаться в вилках, а мать тщетно пыталась уследить за столичной модой, Милли уже научилась кокетливо распахивать веер. Лучше многих урожденных дворянок она праздно откидывалась в кресле, знала все парижские сплетни и с одного взгляда могла сказать, насколько сведущ кондитер, украшавший пирожные. Но несмотря на появившуюся беззаботность, сквозь года девушка пронесла тот цепенящий ужас, который она испытала в ночь, когда избитый брат рыдал рядом с ее кроватью. А еще – чувство легкой вины, ведь в итоге все наладилось бы и без подобных жертв со стороны Милу.