Смертельный альянс, или Бой без правил

Николаю Николаевичу было тридцать четыре года от роду. Несмотря на молодой возраст – уже с сединой. Жилистый и физически сильный, резкий в движениях и словах. До тюрьмы он считался неплохим оперативником. Работал заместителем начальника отдела уголовного розыска районного управления. Спалился бездарно, в один момент. Проверяющий, листая личное дело агента, обнаружил промеж документов неизвестно как затесавшийся туда чистый лист бумаги, с чёткой росписью секретного сотрудника. Произошёл крупный скандал. Саврасов тут же был обвинён в должностном подлоге, присвоении государственных денег и ещё многих грехах, которые таил в себе с виду невзрачный документ. И действительно, при желании, можно сверху написать что угодно, к примеру, сфабриковать расписку о якобы полученном агентом денежном вознаграждении. Сор из избы выносить не стали, что обошлось управлению в кругленькую сумму, затраченную на долгие уговоры проверяющего клерка из Главка. Прекрасно понимая, что Саврасов тут не при делах, руководство дело замяло, но капитану дали недельный срок для поиска нового места службы. Он и не возражал, понимая, что сам дурак – дела надо чаще листать. Ничего не оставалось, как уйти туда, где всегда имелись вакансии для оперативника – в систему исполнения наказаний, а если по-простому, то на зону. Уже полтора года Николай тянул лямку в должности начальника оперативной части учреждения. Вначале было непривычно, потом вработался.

* * *

Саврасов предложил Клешневу сесть на табуретку напротив его стола. Внимательно, долго, в упор рассматривал Макса. Потом закурил сигарету и делано равнодушно, безо всякого интереса расспросил о прошлой жизни и родных. Клешнев осторожно и немногословно отвечал. Он уже догадался о сути дальнейшей беседы. Закончив анкетирование, капитан зевнул, потянулся и напомнил Максу, что срок заключения долог (Клешнев это и сам прекрасно знал), что многое будет зависеть от самого Клешнева, его поведения, осознания свой никчемной преступной сущности и твёрдого намерения стать на путь исправления. Обрисовал различные варианты дальнейшего пребывания на зоне. Варианты вырисовывались диаметрально противоположные. Вариант «А»: относительно спокойная и сытая жизнь, с перспективой в последующем заведовать библиотекой или каптёркой. Получить послабления режима содержания и, главное, это УДО (условно-досрочное освобождение). Вариант «Б»: полный и реальный кошмар, о котором и подумать страшно. Макс молчал и слушал. Закончив прелюдию, Саврасов спросил: «Понял ли что осужденный Клешнев?» Макс «включил дурака», пожал плечами и посетовал, что УДО это очень хорошо, но у него статья особая, нехорошая, тяжкая. Саврасов отмахнулся, – «ерунда» и сказал, что всё будет, как он скажет. После этого предупредил, что от Клешнева требуется предоставление только актуальной информации. За хитрожопость или двурушничество последует суровое наказание. При этом вопрос о личном согласии Клешнева «стучать» на собратьев по зоне не обсуждался в принципе. Макс быстро сориентировался и посчитал немедленный отказ от предложения капитана преждевременным, недальновидным шагом и попросил время на раздумье. Саврасов согласился подождать до завтра, предупредив о строгом сохранении тайности разговора.

Вообще-то работать на оперативную часть Макс не собирался, но сразу наотрез отказаться не хватило духа. Выйдя от начальника оперчасти, пошёл на рабочую зону в мебельный цех, куда его приписали. Определившись с рабочим местом, прослушал краткий инструктаж бригадира о технике безопасности, из которого следовало, что категорически нельзя засовывать различные части тела под работающий пресс, особенно яйца, потому что расплющит, и пить горячий и холодный лак, потому что жопа слипнется.

Вернувшись после вечернего построения в барак и сбросив верхнюю, пропахшую ацетоном одежду в сушилку, Макс упал на койку. С непривычки ныли мышцы, побаливала голова (во время работы сдуру не надел респиратор), першило в горле. Макс снял робу и залез под одеяло. Сон навалился сразу, несмотря на густой гвалт в бараке.

Кто-то дёрнул за ногу. Максим открыл глаза.

– Подъём! – На центральном проходе стоял старшина. Он был в тренировочных брюках, шлепанцах и красной боксерской майке, открывавшей взору накаченные, круглые, как булки, бицепсы. Из-за его широченной спины выглядывала подобострастно оскаленная физиономия шныря. Клешнев сел на койке, пока не понимая, что от него хотят.

– Встал и быстро прибрался, – лениво растягивая слова, по-будничному спокойно проговорил старшина и громко рыгнул, а дневальный тут же поставил напротив Макса ведро и бросил под ноги половую тряпку.

– Не понял? – удивленно склонил набок голову старшина, видя, что новичок не спешит выполнять его приказ.

– Я не буду, дневальный и шныри на это есть, – неуверенно возразил Клешнев и встал у кровати.

– Ты что, борзый?

– Сказал, не буду, шныря посылай, – уже твердым голосом сказал Макс. Он понимал, что это проверка и теперь все зависело только от него самого. Другого выбора, кроме как стоять на своем и до конца, не было.