Смертельный дубль

Лихонин с готовностью несколько раз кивнул, робко улыбнулся Овчинину и поспешил покинуть павильон.

74

— Что ж это вы, Василий Николаевич, — морщась от боли, говорил Топорков, пока Лихонин обрабатывал ему йодом рану. — Зачем принесли ему рапиру? Он ведь мог меня убить!

Это была всего лишь царапина, пусть и глубокая. Закончив обработку, уборщик заклеил рану пластырем, и Топорков с облегчением опустил задранную рубашку с огромным алым пятном.

Лихонин вздохнул, достал блокнот и быстро написал: «Принес, чтобы все по-честному».

— По-честному! — фыркнул Топорков. — А Гамлета он мне по-честному дал сыграть? По-честному отдал роль бездарному Свистуновскому?.. А вас, Василий Николаевич, по-честному, что ли, все эти режиссеришки перестали снимать?

Лихонин написал: «К Г.М. у меня лично нет претензий».

— К Г.М.! — опять повторил Топорков. — Он уже для вас Григорий Михайлович! Что он вам такого успел наплести до меня?

«Он обещал мне работу», — написал Лихонин.

— Работу! — поморщился Топорков. — Полы у него дома помыть?

Лихонин нахмурился: «Нет, вернуться в кино!»

— Экие большие буквы, — проговорил Топорков, глядя на запись. — Да, вы, конечно, изголодались по работе, и я вас очень понимаю… Но, Василий Николаевич, миленький, неужели вы ему поверили?

Лихонин пожал плечами и написал: «А зачем ему врать?»

— Но это же режиссеришка! — ответил Топорков. — Все они обещают и потом не выполняют. С чего вы взяли, что Овчинин лучше остальных?

Лихонин написал: «Он отнесся ко мне по-человечески. Первый человек с того самого случая». Потом подумал немного и дописал: «После вас».

Топорков прочитал и тут же выпалил:

— Вот именно: «после меня»! Этим первым человеком был я, именно я! А он уже второй… И простите, что разбиваю ваши иллюзии, но надежды на него никакой. А на меня вы можете рассчитывать! Я тоже актер, я ваш брат по несчастью… У вас они отняли голос, а вместе с ним и профессию. У меня они отняли жизнь!.. Я не хочу сказать, что настрадался больше вашего, но я был так рад встретить в вашем лице такого верного… друга, соратника… А сегодня какой-то Овчинин напел вам сладким голосом, и вы сразу встали на его сторону!

Лихонин покачал головой и написал: «Я не вставал на его сторону. Я хотел, чтобы вы сражались на равных. По-моему, он этого заслужил».

— А по-моему, нет! — воскликнул Топорков. — Что вы на это скажете? Сражаться с ним все равно буду я, а не вы!

Лихонин с угрюмым видом написал: «Я к нему больше не пойду. Я теперь не могу смотреть ему в глаза. И помощью его не воспользуюсь».

— Скажите, какой вы деликатный, — разочарованно протянул Топорков. — И даже помощью не воспользуетесь… По-моему, вы просто сами прекрасно понимаете, что никакой помощи вам не будет! Не хотите, видно, разочаровываться в золотом человеке Овчинине… Ну ладно… Только я ведь на вас рассчитывал, Василий Николаевич, — уже другим голосом сказал после паузы Топорков. — Как я теперь к нему подберусь?

Лихонин написал: «Может, не надо больше к нему подбираться? Двух попыток достаточно. Пусть живет».

— Ну уж нет! — Топорков вскочил на ноги и тут же снова схватился за больной бок. — Он пролил мою кровь, а я пролью — его! И это неизменно. С вами или без вас, Василий Николаевич, но я сделаю это!

Окончательно помрачневший Лихонин написал: «Значит, без меня».

— Ну, и всего доброго, — буркнул Топорков и нарочно повернулся к уборщику спиной.

Лихонин неподвижно посидел на месте еще полминуты, после чего встал и ушел, понурив голову.

75

Следующим вечером в темном павильоне, где сутки назад Лихонин оставил Топоркова, кто-то стал подавать условные сигналы: определенным образом включать и выключать свет.

— Вы все-таки пришли! — послышался радостный голос из-за декораций. — А я в вас и не сомневался, Василий Николаевич…

Топорков вышел на свет и осекся. Рядом с понурившимся Лихониным стояла необычайно миловидная девушка, с интересом смотрящая на Топоркова.

— Василий Николаевич… — растерянно пробормотал последний, нерешительно приближаясь к уборщику и барышне. — Как это понимать?.. Я же вас просил: никому ни слова…

— Простите дядю Васю, — с милейшей улыбкой сказала вдруг девушка и протянула Топоркову руку. — Меня зовут Маруся, я племянница дяди Васи…

— Очень приятно, — не слишком уверенно проговорил Топорков и аккуратно пожал Марусину руку. — Я — Петр.

— Знаю, знаю, — закивала Маруся. — И еще раз прошу за дядю Васю прощения… Он и сам просит. Верно, дядя Вася?

Лихонин коротко кивнул.

— Он вам про меня не рассказывал, — продолжила Маруся, обращаясь к Топоркову, — но зато мне он рассказывает все. У нас нет друг от друга тайн. Мы проживаем вместе, мы самые родные друг другу люди, понимаете? Других родственников у меня нет… В общем, он не мог не рассказать мне про вас, Петр, но, честное слово, вам не о чем беспокоиться! Я никому ничего про вас не скажу, можете мне поверить… И потому, что вы друг дяди Васи, и потому, что… Знаете, я вами прямо восхищаюсь! — неожиданно заключила девушка.

— Да что вы… — не поверил Топорков.