Но прежде чем я перейду к рассказу о событиях той ужасной ночи, хотел бы сразу отбить у вас охоту заняться поисками моей возлюбленной в стремлении переложить на нее часть ответственности за трагедию. Могу одновременно сообщить: я и здесь потерпел поражение. Через неделю после того, как продал душу дьяволу и совершил омерзительное в своей жестокости преступление, она простудилась. Простуда перешла в воспаление легких, и через четыре дня ее уже не было в живых. Так я впервые ощутил, что такое кара небесная. Но это касается меня одного, и ее имя не будет запятнано. Вы никогда не узнаете его.
Голос Буарака стал еще тише. Он говорил теперь монотонно и бездушно, произнося фразы почти механически, и все равно его слушатели не могли не понимать, что только стальная воля удерживает его от нервного срыва.
– В вечер званого ужина, – продолжил он, – я случайно встретил Феликса в холле, когда он только что пришел, и отвел его к себе в кабинет, чтобы показать одну гравюру. Мы действительно обсуждали бочку, в которой мне только что доставили небольшую скульптурную группу, но я не давал ему никакой информации, где и как можно приобрести такую же. Все, что стало известно о событиях того вечера до времени вызова меня на работу, – чистая правда. Как верны были и мои опасения относительно долгой задержки на заводе, хотя освободился я значительно раньше, чем предполагал.
Я уехал оттуда около одиннадцати, воспользовался метро, сделал пересадку на «Шатле», но остальные мои показания в полиции были ложью. Никакой американский друг не похлопал меня по спине, когда я вышел из вагона, – этого человека в природе не существует. Мою прогулку с ним по набережной Орсе, продлившуюся до площади Согласия, проводы его в Орлеан и возвращение до дома пешком – все это я придумал, чтобы отчитаться, чем занимался между четвертью двенадцатого и часом ночи. На самом же деле в этот промежуток времени произошло вот что. Я совершил пересадку на станции «Шатле» и доехал до авеню де л’Альма. У своего дома был без двадцати или без четверти двенадцать.
Я достал свой ключ от входной двери и уже поднимался по лестнице портика, когда заметил, что одна планка жалюзи в том окне гостиной, которое выходило в сторону крыльца, не закрылась полностью, и сквозь нее на темную улицу проникала яркая полоса света. Она как раз располагалась на уровне моих глаз, и потому я невольно заглянул внутрь комнаты. То, что я увидел, заставило меня застыть на месте и продолжить наблюдение. В кресле у дальней стены гостиной сидела моя жена, а спиной ко мне стоял Феликс, низко склонившийся к ней. Они были одни, и по мере того, как я наблюдал за ними, у меня зародился план, заставивший бешено колотиться сердце. Уж не возродилась ли интрижка между моей женой и Феликсом? – подумал я. Но даже если нет, не в моих ли интересах считать, что их взаимная любовь вспыхнула с новой силой? Я смотрел не отрываясь. Через какое-то время Феликс выпрямился во весь рост и начал что-то говорить с очень серьезным видом, активно жестикулируя, что было его обычной привычкой. Затем моя жена вышла из гостиной и, вернувшись очень скоро, передала ему какой-то небольшой предмет. Я находился слишком далеко, чтобы разглядеть его, но мне показалось, что это были свернутые в тугую трубочку банкноты. Феликс аккуратно убрал деньги в карман, а потом они оба повернулись и направились в сторону холла. Прошли всего лишь секунды, но я успел укрыться в тени за колонной, затем входная дверь открылась.
«О, Леон, – услышал я голос жены, который буквально дрожал от охвативших ее чувств, – насколько же ты добрый человек! Я так рада, что ты помог мне сделать это!»
Судя по голосу Феликса, он тоже испытывал волнение.
«Моя милая леди, для меня большое счастье оказать вам услугу. Вы же знаете, что всегда и во всем можете положиться на меня!»
И он спустился по лестнице на улицу.
«Вы мне напишете?»
«Незамедлительно», – отозвался Феликс и ушел.
Когда дверь закрылась, на меня нахлынула волна жгучей ненависти, бешеной неприязни к этой женщине, которая разрушила мою жизнь. Кроме того, она была несокрушимым препятствием на моем пути, не давая возможности для обретения счастья. Столь же яростно я ненавидел в тот момент Феликса, который, пусть и бессознательно, стал причиной моих жизненных неудач. И тогда я почувствовал, словно… Хотя скорее так и было на самом деле. Я не просто почувствовал это. Сам дьявол вселился в меня. Внутри как будто заледенело, а ощущение возникло такое, что я покинул собственное тело и наблюдал со стороны за кем-то другим. Взявшись за ключ, бесшумно открыл дверь и последовал за женой в гостиную. Ее чуть усталая, небрежная походка, когда она шла через комнату, только распалила мой гнев. Насколько же хорошо было мне знакомо каждое ее движение! Именно так – устало и небрежно – Аннетта всегда встречала меня по возвращении с работы. У нее находилась для меня лишь холодная вежливость, тогда как она могла делать все совершенно иначе…