Смертельный лабиринт

Старьевщик Ахметка жил в самом дальнем углу Крестовского острова, в собственном доме со складом и небольшим садом. Если во время своих походов по городским дворам Ахмед выглядел как самый обычный старьевщик, то в своих владениях он был настоящим владыкой – строгим и немного капризным, гонял бабу и дочерей – сына Аллах не дал старику. А дочери так и не вышли замуж. Кроме Феди у Ахмеда было еще двое работников – оба русские. Фрол, лет сорока, спившийся мужик, которого Ахметка бил каждое утро, да только безо всякого смыслу, молол жерновом старые кости и разбирал привозимые на тачке вещи. Второй, когда-то высокий, а нынче ссутулившийся и вечно больной дядька, даже не имел своего имени, откликаясь на прозвище Бичар, что по-татарски означало «бедняга». Бичар мел двор и ухаживал за садом и выполнял всякую домашнюю работу, с которой не могли справиться женщины. Все трое работников жили в сарае за домом. Сарай был грязен, вместо постелей в нем оказались устроены дощатые нары. Ахмед за работу и кормил, и платил, но на этом вся забота о работниках у него заканчивалась.

Поначалу Феде понравилось ходить с татарином по дворам, толкать тачку – это была простая монотонная работа, которая быстро вытеснила из головы все воспоминания.

– Якши, егет, – говорил Ахметка. – Город будешь знать. Сам будешь ходить. Я буду свой йорт-жир вести, дом сидеть, ты давай тачка привози. Хочешь моя кыз жениться, а? Как это по-русски? Дочь? Да, дочь. Тебе надо, а то кутак отсохнет, да? У тебе девка есть, егет?

– Нет, дядя, – смеялся Федя. – Да и не надо мне сейчас.

– Батящ! – удивился Ахмет. – Мазга секма, что ты говоришь! Как не надо!

Он покачал головой и почмокал языком.

– Бери мой кыз, егет, помру – все твой будет. Калым не надо, ты же русский.

Федор вспоминал маленькую толстую Амину и только отмахивался от старика.

С Фролом они почти не разговаривали – тот как оканчивал разбирать привезенное старье, тут же выуживал откуда-то запрятанный бидон с брагой и, прячась в углу сарая, тут же напивался. А вот Бичар, первое время молчавший и исподтишка разглядывавший Федю, однажды вечером подсел к нему на нары и сказал:

– Смотрю я на тебя, паря, и никак не пойму, ты из каких будешь?

– А что? – спросил юноша.

– Ведешь ты себя вроде как по-мужицки. Да только не мужик, нет. Да и к Ахметке зачем пошел? Вроде ты молодой, жизни еще не нюхавший… не поломанный, как мы с Фролкой… А?

Федя пожал плечами.

– А что? Ахмед говорит – женись на моей дочке, все хозяйство тебе оставлю. Чем не жизнь? И перспектива есть.

– Перспектива… – Бичар как бы попробовал слово на вкус. Выражение его лица сделалось задумчивым. – Перспектива… Откуда знаешь про перспективу?

– Отец научил.

– А кто твой отец?

Федя замялся. Уместно ли говорить чужому человеку про отца? Наконец он решился и с вызовом ответил на вопрос:

– Отец мой Александр Иванович Скопин.

Бичар вздрогнул. Он внимательно вгляделся в лицо юноши.

– Граф Скопин? Александр Иванович? Поручик Московского лейб-гвардии полка?

Федя чуть не подскочил на месте.

– Вы знали моего отца?

Бичар кивнул:

– Да. Служил у него. До самого восстания. Вольнонаемным.

– Вольнонаемным? Значит, и вы не из простых…

Бичар махнул рукой:

– Не хочу говорить об этом.

Но Федя уже не отставал. Удивительно, как получилось, что судьба привела его из Читы сначала в объятия деда, а потом, когда он бежал из отцовского дома, сюда, на двор старьевщика-татарина. И тут оказывается отцовский сослуживец! Определенно здесь чувствовалась рука судьбы!

– Почему не хотите рассказать? – сказал он горячо.

– Я оказался трусом, – горько ответил Бичар. – Трусу не место в обычном мире.

Он посмотрел на юношу исподлобья.

– Так, значит, хочешь стать наследником Ахметки? Ты, сын Скопина? Да…

Бичар встал и, шаркая ногами, ушел на свои нары. Он лег, повернувшись лицом к стене, и замолчал.

Останкино

– Артель каменщиков так быстро не соберешь, – сказал ротмистр Голиков жандармскому офицеру. Тот соскочил с лошади, но от усталости пошатнулся и удержался на ногах, только схватившись за подпругу.

– Кто вы, черт вас побери? – спросил он, пряча конверт с приказом в карман. – Мне говорили, тут рота охраны со времен царя Гороха.

– Так точно, – ответил Голиков, – ротмистр охранной роты Голиков, ваше благородие.

– А где рота? – спросил жандарм, оглядывая разношерстный сброд числом не более дюжины человек, более похожих на крестьян из окрестных деревень.

– Вся тут. Называется рота, но… – Он оглянулся: – Петров! Живо притащи его благородию табурет из караулки! Не видишь, человек устал!

– Иду, – отозвался невысокий бородач в армяке и медленно пошел в сторону избушки с внутренней стороны стены.

– Ваня и Коромысло, берите подводу и дуйте в город. Наймите артель каменщиков! Где хотите раздобудьте, но чтобы одна нога там, а остальные здесь!

– А платить им чем будешь, Яков Гаврилыч? – отозвался седой мужик с топором.

Ротмистр вопросительно посмотрел на жандарма.

– Выполняйте, – устало махнул тот рукой. – Совсем с ума сошли.

– Давай, Коромысло, выполняй! – крикнул ротмистр. – Не понимаешь, что ли?